Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– А лечить чем прикажешь?

– Да, ты прав. Жалко.

– Полчаса, и очнется Виза-Ток, – говорит Акут-Аргал. – Вместе мы сможем что-то наскрести, но…

– Но?

– Но за полчаса умрет Генора-Зита. Ваша медицина… Словом, лекаря я прогнал.

– Понятно. – Барон ищет глазами, не находит ничего подходящего и плюхается на землю у подножия того же валуна. – Знаешь, правильно мы женщин к оружию не допускаем.

– Может, и так.

– Э… – Покладистый гоблин Джону Рэду непривычен, впрочем, сейчас любые чувства, которые он мог бы испытывать, безнадежно вязнут в усталости и апатии. Боль

по умершим придет – потом. – Томас с ней, конечно?

– Да. Жалко парня.

– Жалко.

Они умолкают. Какая-то мысль пытается пробиться наружу, и Джон Рэд чувствует – надо спросить… ах, да!

– У монаха – получилось?

– Да. Мы спасли мир. Два мира, точнее.

– Два?

– Я не говорил тебе, но наши миры связаны. Если бы погиб ваш – погиб бы и наш.

– Вот оно как…

Эту фразу гоблин истолковывает по-своему.

– Зря ты так, – вздыхает он. – Мы бы все равно пришли помогать.

– Я и не думал, – обиженно произносит барон.

– Да? Ну, извини.

Помолчали.

– Что будет дальше? – спрашивает, наконец, рыцарь. Говорить ему тяжело, перед глазами плавают черные мушки и сильно колет в боку, слева.

– Дальше будет полнолуние, и мы уйдем к себе, – отзывается гоблин. – У вас есть луна, у нас есть луна, и они как-то связаны. Не спрашивай, как. Не знаю.

– А тот ключ, что ты дал монаху, он, значит, работает в любую луну?

Гоблин усмехается:

– Королеву можно сбросить с этой горы, и она выживет. А мы – существа тонкие, нежные. Помнишь, в каком виде нас нашли люди Нормана? И это мы еще перешли при благоприятном положении лун.

– Человеку такой переход не совершить?

– Сейчас – нет. Но Повелитель обещал поработать над этим. Сделать переход мягче, что ли… Думаю, он справится. Он умный.

В очередной раз Джон Рэд отмечает, что о своем загадочном Повелителе гоблин говорит с гордостью и любовью. Интересный, наверное, тип.

– Ты еще говорил, что этот ваш Повелитель обещал вам бессмертие?

– Нет. Не совсем. Шанс на воскрешение после… насильственной смерти.

– Шанс?

– Один из четырех, где-то. Двести тридцать шесть из тысячи.

– Даже вида делать не буду, что понял.

Гоблин фыркает, на мгновение становясь прежним собой.

– Думаешь, я понимаю? Раз в пятьсот лет душа возвращается в Кристалл, распадается на фрагменты, фрагменты разных душ собираются вместе, но их можно перехватить… И все это как-то связано с размножением кроликов.

– Кроликов?! Ты издеваешься?

– Да нет. Повелитель пытался объяснить мне про эту цифру, но… в общем, кролики там присутствовали, а остальное я не понял. Эта магия только с виду простая. Те ребята, что придумывали ее, они ведь поначалу хотели, чтобы было интересно. Развлечения всякие, загадки… кролики, опять же. А потом она стала реальностью, и мы всех этих кроликов получили на свою голову. Где-то так.

– Понятно. И есть один шанс из четырех, что ее удастся вернуть?

– Да. Повелитель однажды проделал это – с девушкой, которую любил. Так что – да, шанс есть. Только это будет душа, понимаешь? Не память.

– Вот как? А память… всего рода, говоришь?

– Память пропадет, – равнодушно говорит гоблин. – Пойдем, пора прощаться.

Легко, словно не вышел только что из

тяжелейшего боя, он спрыгивает с камня, поднимает за локоть барона Джона и направляется к шатру лекаря, деликатно придерживая своего спутника, чтобы тот не спотыкался.

* * *

Генора-Зита умирает. Собственно, будь на ее месте человек, он умер бы еще тогда, в бою, еще с половиной, да что там – с третью этих ран. Но Томас Турлоу все равно надеялся, и, как выяснилось, зря. Чудес не бывает.

Сейчас девушка больше походит на человека. Впрочем, под той коркой крови и грязи, что покрывает ее лицо и что не успел смыть изгнанный Акут-Аргалом (и до смерти обиженный на него за это) лекарь, оно, пожалуй, и не удивительно. И еще, как ни странно, она находится в сознании. Желтые «волчьи» глаза смотрят как всегда – ясно и насмешливо.

– Дылда.

– Тебе не следует разговаривать.

– Поучи меня еще.

Девушка поднимает руку, однако следовать штампам не собирается – вместо того, чтобы гладить склонившегося над ней юношу по щеке, она дергает его за нос. Затем рука падает.

– Все должно было быть не так! – Томас сжимает кулак размером без малого с голову своей собеседницы.

– Все прошло так, как надо, – строго поправляет его девушка. – Мы победили, помнишь? То-то… рыцарь. Все…

И замолкает. Несколько секунд Томас таращится на нее, и лишь затем до него доходит, что это и вправду – все.

– Ну уж нет!

Наверное, Джону Рэду следовало бы гордиться своим воспитанником – ни страхов, ни сомнений тот не испытывает – ни секунды. Вытаскивает кинжал, проводит им по своей ладони и прижимает руку к широкому порезу на щеке Геноры-Зиты.

– Я твоей крови. Слышишь?!

Ворвавшийся в шатер Акут-Аргал, влекущий барона Джона буквально на себе, шарахается назад, закрывая глаза от вспышки света, невидимого, впрочем, человеческому взгляду.

– Что ты наделал, парень?! Проклятье! – Довольно бесцеремонно уронив своего спутника на сваленное в углу тряпье, он бросается наружу.

– Ты! – раздается оттуда. – Гоблина сюда! Облейте его водой и тащите, бегом. Дорога каждая секунда!

* * *

Утро выдается солнечным и для отца Уолтера – ни облачка на небе и звонкое чириканье воробьев. Казалось бы – радуйся, но радоваться пожилому священнику не хочется совершенно. Вчера была битва – и в битве этой Ланкастерам сломали-таки хребет. Отец Уолтер не одобряет битв, и жертвы, сопутствующие подобному способу борьбы за корону, он тоже не одобряет.

Еще у него болит сердце – тупая ноющая боль поселилась за грудиной, – но это не опасно. Просто организм напоминает, что пора прекращать сидеть над документами до рассвета и что нужно отдыхать, хоть иногда.

«Взять, что ли, Чарли и поехать в аббатство»?

При мысли об аббатстве сердце разом перестает болеть. В аббатстве сейчас хорошо. Цветут яблони, звонят колокола, и смиренные братья вовсю предаются молитвам, прерываемым лишь грехом чревоугодия.

Кстати, пора бы Чарли уже появиться. Маленький негодник тоже радуется весне, и отец Уолтер даже самому себе не хочет признаваться, что боится – боится, что в один прекрасный день его питомец просто решит не возвращаться, предпочтя весну и свободу.

Поделиться с друзьями: