День чудес

— Лена. Его жена.

— Очень приятно.

— Илик. Авангардович.

— Не может быть. Вы, наверное, по спортивной части?

— Гешка.

— А мы знакомы.

— ?

Мы танцевали. Я никогда не думал, что это так хорошо — танцевать. Последние лет пять я только и делал, что играл танцующим. Я держался только благодаря профессиональному чувству ритма. Что вытворяли мои ноги, я даже не мог представить.

— Такой прекрасный вечер. Я до этого никогда не была в ресторане. А ты?

— И я.

— Ты уже закончил свои дела? Мы увидимся завтра?

— Не знаю… А откуда ты знаешь Гешку?

— Познакомились как-то случайно. Давно. Я тогда только поступила в институт. Он даже ухаживал за мной одно время.

— А сейчас?

— А сейчас я не нуждаюсь ни в чьих ухаживаниях. Мне нужен только один человек. Сказать кто?

Мне хотелось спросить у нее тогда. Который из нас двоих нужен ей. Тот, что танцует с ней в ресторане, или тот, кто работает в нем.

Мы с Генкой стояли на балконе. Гешка курил. Я впервые видел его с сигаретой.

— Ты помнишь, я, тебе рассказывал о девушке, которая мне очень нравится, я даже говорил, что женился бы на ней, — Генка курил так, что с него можно было писать картину о пользе курения.

Я помнил. Да, Генка когда-то рассказывал мне, что где-то учится девушка — его мечта. Только ей он мог бы отдать свою драгоценную свободу.

— А ты помнишь, как звали эту девушку?

Да, я помнил. Кажется, Вика.

— Не Вика, а Вита.

Интересно. Бывают же такие совпадения.

— Это не совпадение. Это она.

Да, да. Она мне только что говорила, что Генка ухаживал за ней. Но мало ли за кем он ухаживал?

— Так, как за ней, ни за кем.

Что я должен был делать? Разбиться в лепешку? Скрыться с глаз? Или…

Си бемоль минор. Не спеша. «Уйду с дороги — таков закон, третий должен уйти…». Динь-динь, динь-динь — рында корабельная.

Но позвольте! Мне только что она сказала, что ей нужен я, а не Гешка, как бы он красиво ни курил здесь, на балконе.

Мы ушли.

Весна бродила по городу. Я почти забыл, что могут быть свободные вечера, что можно стоять у ее подъезда, говорить «До завтра». Я почти забыл себя таким, каким был в этот вечер.

— Я все знаю, — сказала она, — мне все Генка рассказал.

— Когда?

— Когда мы танцевали.

— Ну и что ты скажешь?

— Надо было самому все рассказать. Обычная работа — я все-таки почувствовал в ее голосе неуверенность. — Жаль только выходных мало.

— Как на любой работе. Всем же хватает.

— А для меня мало. Я чувствую это с каждым днем все сильнее.

— Скоро будет еще меньше.

Потом я понял, что в тот день я начал терять ее.

Я должен был что-то сделать. Жениться. Украсть. Познакомиться с родителями. Не знаю что. Я просто ушел.

— Я позвоню?

И ушел.

Наш «жучок» остановился возле ресторана, и ни мы, ни даже Саша не могли сдвинуть его с места. Было решено переехать на сезон в Черногорск. Нам разрешили жить на чердаке шашлычной, стоявшей на берегу озера. Днем мы занимались «жучком». Вечером — «заколачивали бабки». Мы уже стали своими в этом городе. Мы знали всех посетителей в лицо и называли их названиями песен которые они заказывали. Полковника — «Травы-травы», продавщицу мороженого — «Горький мед», грузчика — «Сигарета-сигарета». Мы знали заранее сценарий каждого вечера. Мы знали, кто наш клиент, а кто просто забежал перекусить. Мы видели людей такими, какими они бывают только в ресторанах, приезжая на курорт.

Я чувствовал себя карусельщиком в парке.

Я знал, на каком витке кому станет не по себе. Кто попросит остановить раньше времени. Но тогда я не понимал, что я сам катаюсь на этой же карусели. Что сам должен был давно крикнуть:

— Остановите! Один из нас сойдет.

Но я сидел и наблюдал.

Вошли трое мужчин. Заказали столик. Значит, должны прийти и дамы. Сегодня их последний вечер в санатории.

Почему бы и не гульнуть.

Женщины в вечерних платьях. Пахнут «Красным маком». Я знаю. Нет, водку они не пьют. Это в начале вечера. Якобы. А потом пойдет все. И водка. И, «ребята, что-нибудь для нас, повеселее. Ну мы же завтра уезжаем».

Ну и что? Из нашего ресторана каждый день кто-то уезжает. Счастливо. Потом долго пересчитывают счет, а потом поднимаются и…

Кто как может, но с душой чтобы! «Один раз в год сады цве-е-тут!»

Больше они в ресторане не появляются.

А вот мужчина ждет. Женщину. Да, он женат. И в характеристике у него, наверное, «морально устойчив», но она ему очень понравилась.

Они сидят в столовой за одним столом. Сидели почти месяц, и вдруг вчера он увидел. А почему бы не в ресторан. Он занял место в углу, подальше от нас, чтобы можно было поговорить. Конечно, официантка не пустит его сидеть в углу. В углу для солидных клиентов, а не для санаторских. Вот здесь под колонкой свободно, а там заказано. Ладно, сойдет и здесь. Почему ее нет? Может быть, передумала? Мы вместе смотрим на дверь. Мне интересно, угадаю я сегодня, кого ждет этот мужчина. Еще сто. Она не придет! Он откупоривает заказанную бутылку шампанского, заказанную для нее, а она…

Она влетает в зал, ослепляя, официанток и нас своей счастливой улыбкой. Она задержалась. В парикмахерской очередь. Хочется быть красивой. Ее ждут. Впервые за столько лет. Я не ошибся и сегодня. Завтра они придут снова и почти не будут пить, а потом опять придут. Они будут смотреть в глаза друг другу, когда будут танцевать, смотреть просто так, как в зеркало. И по их лицам будет видно, что они увидели в нем свое отражение, такое незнакомое, что не могут оторваться от него. Это зеркало разбудило их обоих, их чувства, которые так долго спали, что им казалось, они никогда не проснутся. Но они проснулись, и это пробуждение принесло им боль, потому что само пробуждение было похоже на сон, который должен вот-вот закончиться. И он закончится, и они разъедутся в разные стороны, ворочаясь на полках вагонов, вспоминая наш ресторан, слова каких-то песен, под которые они смотрели в глаза друг другу. Дома их будет ждать забытая за этот месяц жизнь. И мужья не будут узнавать жен, и жены станут какими-то раздражительными и будут плакать иногда, услышав по радио песни, которые им пели мы. Это будет длиться до тех пор, пока их чувства не заснут опять, а они сами окончательно проснутся. Адреса, спрятанные в дальние уголки, затрутся на сгибах, обветшают, рассыпятся, и, находя их, владелицы долго не смогут вспомнить, что было записано на истлевшем листочке.

Я вижу это каждый день.

Потом Илик купил машину. Первый из нас. Красный чемодан той же фирмы, что и наш «жучок». Вначале Илик купил джинсы, потом еще одни, — потом вельветовые.

Потом машину. По случаю.

Илик все покупал по случаю. Нас это не удивило. Когда он купил первые модные штаны, нас это удивило гораздо больше.

Мы ездили за машиной в Москву. Ровно сутки я сидел за рулем. Столько же Илик. Дома я уснул не раздеваясь. Разбудил меня. Илик.

— Приезжай посмотри, как я разгрохал тачку, — сказал он.

Если бы Илик знал историю древнего мира, он бы понял, что это было знамение, означающее, что покупка, не совсем удачная. Саша ремонтировал теперь и «чемодан». Он тер красные бока авто и приговаривал:

— А что сделаешь, Илюша, все равно перекрашивать.

Однако вопреки всем законам физики машина Илика хоть и со страшным треском, хоть и на одной скорости, но двигалась. Все лето мы почти не видели Илика. Мы засыпали и просыпались под тарахтение его агрегата.

Однажды утром Илик привез нам своего гениального брата.