День Добрых Дел: история и ее предыстории

– Да, – Памела сделала еще один, на этот раз большой глоток, – работала поваром и посудомойкой на сухогрузе. Это-то меня и вылечило. А викинг, – Помела задумалась, повертела стакан, сделала еще один глоток, глубоко затянулась, выдохнула и – решилась, – викинга – убили. Третьего дня в Марселе.

Памела еще ни разу за прошедшие дни не произносила это вслух. Происходящее все время казалось чем-то нереальным, дурным сном, и что, когда она проснется, Магнус будет с ней рядом. Она понимала, что сказать об этом вслух будет означать согласиться с реальностью. Утвердить смертный приговор, написанный французскими торговцами наркотиками. И сейчас она это – сделала.

Старик участливо коснулся иссохшими пальцами ее руки.

– Прости, дочка. Я – не знал.

– А еще никто не знает. Надеюсь, и не узнают.

– Ты не хочешь об этом рассказывать. Я – понимаю. Тогда я – немного о другом. Ты помнишь, – старик сделал последний глоток и потянулся, сигара была выкурена только наполовину, к бутылке, – что я очень не хотел покупать у тебя участок. А когда узнал, что ты скостила цену, то испугался, что его кто-то тут же купит. Поэтому-то я и согласился. Но, когда ты уехала, то я пошел к тому же нотариусу, которой оформлял куплю-продажу, и зарегистрировал партнерство. Наше с тобой партнерство. Я просто посчитал твою скидку с реальной цены участка, как твой вклад. И тут же сдал участок в аренду одной приезжей паре, которая стала там выращивать на продажу цветы, газон и деревья. Доход был невелик, но за эти годы его половина, с процентами, я все клал в банк, уравнялась как раз с половиной стоимости участка. Так что у тебя в кармане – половина ботанического сада и стоимость второй половины. Муж в прошлом году умер, и старушка отказалась от аренды. И ты можешь теперь распоряжаться участком по своему усмотрению.

Памела с изумлением слушала старика. На ее глазах выступили слезы.

– Ну-ну, – отец Синтии дружески похлопал Памелу по плечу, – вот это – совсем не повод плакать. Кстати, Синтия об этом не знает, но Давид, он в курсе. Я же плачу налоги. В том числе и за тебя. Давид все сокрушался, что твой голос пропадает на выборах. Правда, теперь, – старик рассмеялся немного надтреснутым смехом, – теперь ему сокрушаться не придется. Но не потому, что ты не будешь за него голосовать, а потому, что он – с этим – завязал. А теперь, дочка, я немного вздремну. А ты – посиди рядом, покарауль мой сон.

Старик нагнулся к траве и затушил сигару. Теперь Памела почувствовала, как задрожал его голос:

– Если Морис уедет, – старик продолжал сидеть согнувшись, зачем я тогда подарил ему эту книжку, и все тыкал сигарой в землю, – кто будет собирать в траве окурки моих сигар?

Памела встала, подошла к гамаку, наклонилась и поцеловала седую макушку. Потом она обняла голову старика и прижала к своему животу. Первооткрыватель Бэби Додса, спасибо тебе, за то, что ты пока – есть.

Когда отец Памелы устроился в гамаке, Памела накрыла его клетчатым пледом и подвинула шезлонг так, чтобы ногой слегка раскачивать гамак. Убаюканный, или это виски сделали свое дело, старик почти сразу уснул. Памела откинулась на спинку шезлонга, подставила лицо редким лучам солнца, пробивавшимся сквозь густую крону кедра и, мерно покачивая ногой, прикрыла глаза.

В ту автомобильную поездку они с Магнусом не решились на близость. Памела, вспоминая сцену знакомства, стал все острее чувствовать стыд и, конечно, брезгливость по отношению к самой себе. Она стала долго мыться в душе, словно хотела смыть с себя всю непотребность последних лет. Приехав в Нью-Йорк и заняв на «Хойре» четырехметровую каюту, она с такой же неистовостью стала перемывать всю посуду на корабле, драить пол камбуза, стены, столы и плиты. Первый заказ продуктов, по книгам бывшего кока, помог ей сделать Магнус, но он же, подписывая счета, всем видом дал понять, что их отношения – это отношения кока и капитана.

Не случилось этого ни в первый, и ни в обратный рейс. На пути в Европу Памелу еще колотило, да к тому же вмешалась и морская болезнь. Но она с тем же неистовым упорством, как только тело начинали сводить судороги, днем ли, ночью, хватала швабру и начинала драить палубу перед входом в камбуз. Готовка и мытье посуды, команда за обедом от удовольствия цокала языками, а Магнус, изредка заходя в камбуз и глядя на отполированные столы, пол, и стены, улыбчиво качал головой, отнимали все силы, но каждый раз перед сном она драила еще – и себя.

А, когда они шли обратно из Европы, опять в Нью-Йорк, она впервые за все последние годы, университетские городки, Вудсток, вам этого не понять, ощутила настоящее желание. Рука инстинктивно скользнула в низ живота, но Памела тут же отдернула ее и, стиснув зубы, вырвала из-под головы подушку, засунула ее между ног и крепко сжала бедрами. Девочка, ты еще не заработала на это.

Но это – не могло не произойти. Перед рейсом – опять – в Европу, оформив заказ на продукты у знакомого манхеттенского оптовика, они с Магнусом вышли на улицу. И тут он, указывая на огромную светящуюся афишу, вдруг сказал:

– А не пойти ли нам в кино?

Памела, глядя на задумчивые лица Джона Войта и Дастина Хофманна, отрицательно покачала головой. Мне только еще чужих драм не доставало, тем паче с летальным исходом. Но, увидев просящую улыбку Магнуса, она сказала:

– Хорошо. Только не на это. Давай пойдем на что-нибудь более веселое, – и, покрутив головой, она указала на выглядывавших из-под ковбойских шляп Пола Ньюмана и Роберта Редфорда, – давай вот на этого рыжего.

В темноте кинозала, скармливая друг другу ломтики жареной картошки, молча, помнишь ли ты нашу первую картошку, они окунулись в мир неподдельной мужской дружбы и преданной женской любви. И, когда с экрана полились «Капли дождя…», она вместо картошки ощутила на губах, тоже солоноватый, на то он – и дождь, вкус его потрескавшихся губ. Магнус поднял голову, а она вслед приподняла свою и уткнулась губами в его густую бороду. Не сказав ни слова, они разом поднялись со своих мест, и, учтиво кивая зашикавшим вокруг зрителям, стали пробираться к выходу. Простите, но мы не хотим смотреть, как умирают Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид.

Они остались там же, на Манхеттене, в средней руки гостинице. Сложилось все немного нескладно. Магнус, несмотря на свои размеры, оказался застенчивым мужчиной, а Памеле совсем не хотелось выставлять на-показ свою опытность. Но им было очень хорошо вместе, на одной кровати, лежать и ловить пальцами на теле друг друга отблески неоновых фонарей, пробивавшихся сквозь неплотные шторы.

До отхода оставалась еще неделя, и Магнус, что еще можно было ожидать от настоящего викинга, взял напрокат машину, и они поехали по обратной дороге своего знакомства, в Бетел, к маме. Вудстока они уже не боялись, воспоминания о прошлой жизни были, нет, не зачеркнуты, а залиты и размыты слезами дождя, падающими на их светлые головы.

Памела тряхнула головой, она вспомнила об обещании посмотреть картины Сандры. Но старик продолжал спать, и Памела не решилась встать. Успею, как раз перед приездом Алекса и Мориса.

В тот первый приезд, мама, еще крепкая, немногословная датчанка, ограничилась чаем с булочками. Но во второй раз, когда они автобусом приехали после очередного рейса из Нового Орлеана, она показала во всей его красе богатство ее сада. А на прощание она протянула Памеле коробочку, запомни, девочка, это мильтонидиум бартлей уайт. Пусть всегда он будет с тобой. Памела поставила орхидею на полочку под иллюминатором, рядом с другой коробочкой – с «Клима» – подаренных ей Магнусом во время их последней стоянки в Марселе.