День «Икс»

Надо было расшевелить толпу, разъярить ее.

Гетлин обернулся к своим:

— Сожгите еще вон тот киоск! Хозяину всыпьте, да посильнее! Я сейчас.

Он с трудом пробрался сквозь толпу на соседнюю улицу, где стояла автомашина Боба. Тот сам открыл дверцу.

— Садитесь.

Прищурившись, глянул на Гетлина.

— Как дела?

— Громим рассадники коммунистической пропаганды.

— Детская забава — это сделают без вас.

— Но моих молодцов надо разжечь!

— В таком случае... Вам знакомо то здание? — Боб указал на огромный железобетонный корпус, возвышавшийся над домами, как океанский лайнер над рыбачьими лодчонками. Это был знаменитый Колумбусхауз — универсальный магазин, в подвалах которого гестапо во время войны устраивало пытки своих жертв. — Разворошите этот муравейник... Наверняка они войдут в раж. Как с тем заданием?

— Там дежурят... С минуты на минуту могут дать сигнал.

— Тогда торопитесь. И вот еще что: через тридцать-сорок минут подойдут русские танки. — Боб бросил на Гетлина быстрый внимательный взгляд. Как он и ожидал, в лице Гетлина что-то дрогнуло.

— Они... вмешаются?

— Генерал Чуйков не выслал нам копию приказа. Но, судя по обстановке, — нет. Это только демонстрация. Поэтому в расчет их принимать не следует. Да мне кажется, мы сумеем их нейтрализовать.

— Ваши танки?..

— Нет. Мы поставим на площади громкоговоритель. В РИАС есть изумительный диктор — Антон Леффлер. Он ругается по-русски не хуже русских. Он им растолкует, что к чему. Итак — действуйте!

Гетлин вылез из машины и нырнул в толпу. Еще через несколько минут он со своей оравой появился у входа в Колумбусхауз, из окон которого с беспокойством выглядывали продавщицы. Дорогу им преградили двое народных полицейских. У одного из них под глазом набухал лиловый синяк.

— Магазин закрыт, убирайтесь отсюда! — заявил он Гетлину.

— Вы слышите, друзья? — закричал Вилли. — Он велит убираться!

В толпе засвистели.

— А может, мы вас самих отсюда уберем? — зловеще спросил Гетлин, обернувшись к полицейским.

— Мы не позволим безобразничать! — крикнул высоким голосом второй из них, юноша лет восемнадцати.

— А вот это позволишь? — и Вилли ударил его кулаком в лицо. О пистолете он почему-то забыл. Это послужило сигналом. Увидев кровь, все с ревом бросились вперед.

В одну секунду полицейских сбили с ног, куда-то поволокли, потом послышался звон разбитого стекла, крики девушек...

Колумбусхауз был разгромлен.

Уже уходя из магазина, Вилли на одной из лестничных клеток увидел трупы тех двух полицейских, что стояли у входа. Вид у них был ужасный.

На улице к Гетлину протолкался какой-то парень:

— Все в порядке, можно идти. Там сначала была цепь полицейских, но пришли забастовщики — они запрудили всю улицу. Фопосы взялись за руки, но разве можно сдержать такую толпу. Только бы они не разошлись.

— Разошлись? Почему?

— Там кто-то кричал, что тут нечего делать, что надо идти к Вильгельму Пику [14] в Панков чего-то там выяснять. Они могут уйти.

14

Вильгельм Пик — немецкий коммунист, один из основателей германской компартии. С 1949 года и до своей смерти в 1960 году Вильгельм Пик был президентом ГДР.

— Черт! Быстро, все за мной! — приказал он своим и бросился на Лейпцигштрассе.

Но они опоздали, — толпы, за которой можно было прятаться, которой можно было прикрыться, — не оказалось. Полицейский заслон тоже был отведен, только у подъезда министерства оставалось несколько человек.

В распоряжении Гетлина было человек полтораста. Он решил действовать и еще раз напомнил, что должна делать каждая группа. После этого орава с самым решительным видом двинулась к министерству. Разношерстная толпа свистела, выкрикивала какие-то лозунги, призывала прохожих «поддержать справедливые требования», — все это должно было означать чуть ли не народную демонстрацию.

Но тут со стороны Фридрихштрассе на улицу выползли два приземистых танка, чуть задержались, словно раздумывая, и, развернувшись, двинулись прямо на воинственно гомонящую толпу. Медленно и неотвратимо. За танками деловито, как на учении, шли с ружьями в руках народные полицейские.

У Гетлина что-то оборвалось, — и, странно, не в груди, а в животе. Так чувствует себя человек во сне: гибельная опасность рядом, тень ее падает тебе на душу, а ноги свинцово-тяжелы, не двигаются. Может, только в эту минуту Гетлин понял, что переживали смертники Варшавского гетто, когда он, майор СС, подняв над головой гибкий стэк, кричал своим пулеметчикам: «фейер!»

Тряхнув головой, он все же решился, хотя около него оставалось теперь человек пятьдесят, не больше. Взяв у ближайшего бутылку с горючей смесью, он отбежал влево и стал в подъезде. Его примеру последовала и горсточка теперь притихших крикунов. Когда передний танк поровнялся с подъездом, Гетлин, не выходя из укрытия, сноровисто бросил бутылку с горючей смесью на мотор машины.

Чуть видимое бледное пламя заколыхалось над броней, и танк, развернувшись, остановился, загородив собой улицу.

Парни восторженно закричали, но в то же мгновенье из-за бронированных махин все той же деловитой поступью выскользнули полицейские, а за ними — вооруженные рабочие, и без единого возгласа, молча бросились на гомонящий сброд.

Гетлин выстрелил в бежавшего на него человека — тот упал. Стреляли и другие из его шайки.

Но все новые и новые люди в синих мундирах, в разнообразных гражданских костюмах и голубых блузах СНМ волнами выкатывались из-за танков. Вспыхнула яростная рукопашная схватка, и Гетлин понял, что его орава сейчас будет смята, растоптана, уничтожена.

Это был конец.

Конец «дня «икс», а, может быть, — и его, Гетлина.

Вилли ударил кого-то рукояткой пистолета — черт его разберет, своего ли, чужого, — прыгнул обратно, но дверь оказалась запертой. За спиной раздалось чье-то прерывистое дыхание. «Только не попасть им в руки», — мелькнула мысль, и Гетлин поднял пистолет к виску. Его тут же ударили прикладом по руке, — пистолет вылетел, — и какой-то великан в синей блузе, по виду — рабочий, валя его на кафельные плиты подъезда, почти весело проговорил:

— Никакой самодеятельности! Приказано брать только живьем!

ЭПИЛОГ

Ночь. Приглушенно, секунду за секундой отсчитывают бесконечное время часы. Бледно-сиреневый свет мягко ложится на письменный стол и на крупные руки Эриха. Осторожно шуршит газетная бумага, тихо лязгают ножницы. Эрих работает. Он выискивает в старых газетах, журналах, брошюрах все, что относится к памятным событиям июня 1953 года. Он вырезает, складывает, размещает по папкам заметки, корреспонденции, фотографии, карикатуры. Иногда, отложив в сторону папки, сам берется за перо — настолько живо встают перед глазами события, казалось бы, недавнего прошлого, хотя с тех пор минуло почти два года.