День командира дивизии

Он пожимает плечами.

– Ну, а вы там одного-двух убили?
– спрашивает Белобородов.

– У шоссе наложили много. А возьмем школу, тогда там посчитаем.

– Книжки у убитых собрали? Какая перед вами часть?

– Все СС "Империя". И один полк финнов.

– Какого же черта вы уперлись в эту школу?
– с досадой говорит Белобородов.

– Не знали, что у него там столько сил. Мы с Алексеем порешили так: прорвемся здесь и скорее дальше. Завтракать в Высоково, а потом гнать до Истры. На карте все циркулем разметили - он справа, я слева. Но...

– Почему вы не исполняете приказа?

– перебивает генерал.
– Ведь я вам приказал: не лезьте туда, обходите, глубже обходите!

17.30. Входит подполковник Коновалов, командир второго гвардейского полка.

– Тоже хорош!
– встречает его Белобородов.
– Два сапога пара! Палками вас надо отодрать! Почему полезли на рожон? Почему не обходили?

– Виноват, товарищ генерал. Ошибку исправляю. Сейчас оттуда вытягиваю людей и в темноте буду обходить.

– Нет, теперь ты обходить не будешь!
– властно произносит генерал. Звони в полк: остаться на прежнем месте, усилить огонь, бить по школе и по кирпичному заводу всеми огневыми средствами. И тебе, Докучаев, этот же приказ!

Докучаев встает:

– Есть, товарищ генерал. Но разрешите спросить. Мне не ясно, как понимать это изменение? Что оно значит?

– Что оно значит?
– Белобородов находит взглядом меня, улыбается и весело подмигивает: - Оно значит, что главный удар по ходу дела стал вспомогательным.

– А главный?
– спрашивает Докучаев.

– О главном сейчас будем толковать.

17.40. Кто-то отворяет дверь. Генерал стремительно оборачивается.

Входит начарт майор Погорелов.

– Садись, - говорит Белобородов.

Но по лицу видно: это не тот, кого он ждет.

17.45. Белобородов опять выходит на крыльцо. Стало темнее. Это последние минуты сгущающихся сумерек. Еще четверть часа - и начнется долгая декабрьская ночь. Белобородов всматривается в пустынную улицу, бормочет:

– Скоро ли они?

– Кого вы так ждете?
– спрашиваю я.

– Известно кого...
– сердито отвечает он.

17.50. Возвращаемся.

Собравшиеся командиры ведут негромкий разговор. О чем говорят? О войне.

– Его контузило, - неторопливо рассказывает Суханов.
– Оглох, а уходить из полка не хочет. Телефоны ремонтирует, по ночам линии проверяет. Ходит, как лунатик...

Минута молчания.

– Упорно держит населенные пункты, - говорит Коновалов.
– Роет норы из-под домов, и достать его там трудно. Этому искусству надо у него учиться.

Белобородов поддразнивает:

– Если бы вас туда посадить, ох и заорали бы... Справа окружают, слева окружают... Давно бы оставили Снегири...

– Мы с Кондратенко не заорали бы, - говорит Суханов.

– А сколько деревень сдали?

– Не мы одни сдавали, вся армия сдавала, - с достоинством произносит Коновалов.

– Чепуху городишь!
– резко отвечает Белобородов.
– Пускай армия говорит: Девятая гвардейская не сдала, зачем же нам сдавать?

– А мы с Кондратенко...
– говорит Суханов.

Но Белобородов не слушает.

– Наша артиллерия сегодня как работала?
– обращается он к Докучаеву.

– Хорошо, - отвечает Докучаев.

– Вся школа в дырках... А все-таки в каких-то щелях сидят...

– Значит, плохо! Что же это ты, Погорелов?

Начарт встает:

– Дожимаю, товарищ генерал! Еще часа два-три - и ни одной щели там не будет! Убегут из Снегирей, кто жив останется. Ручаюсь - ночью убегут, товарищ генерал!

– А мне надо, чтобы они не убежали!
– говорит Белобородов.

Опять отворяется дверь, опять генерал вскакивает.

– Наконец-то!
– вырывается у него.

13

18.10. Входят комиссар дивизии Бронников и командир разведывательного батальона Родионов, на ходу протирающий очки, запотевшие с мороза.

– Скорей ты со своими окулярами, - говорит Белобородов.
– Почему задержался? Из-за тебя чуть всю операцию не проворонили...
– И, обращаясь к комиссару, продолжает: - А тебя куда понесло? Твое ли дело ходить с разведчиками? Узнает Военный совет про такие штуки - не помилует...

Белобородов как будто ворчит, но наружу рвется радость. Оживившиеся глаза, вспыхнувшие легким румянцем щеки, руки, что тянутся к прибывшим, усаживают, отряхивают снег, - все в нем радуется. Он рад, что прибыла наконец разведка, которую он так нетерпеливо ждал; рад, должно быть, и тому, что с разведкой ходил Бронников, ходил туда, где - я уже предугадываю - по замыслу Белобородова разыграется заключительный и решающий акт операции.

– Я вовсе с ними не ходил, - говорит Бронников, - так, случайно встретились... Добыли пленного, допросил его...

– Ну как - "язык" до голенища?

– Унтер-офицер. Две серебряные нашивки и Железный крест. Много знает, много рассказал... И как будто бы не врет...

– Это мы еще подвергнем спектральному анализу. Ну, что он разболтал? Какие силы против нас? Какие идут передвижения?
– Но, не ожидая ответа, он поворачивается к Родионову: - А почему вы так задержались?
– И тотчас, не дав и Родионову ответить, кричит: - Власов! Три обеда! Быстро!

Отчетливо видно, как стремительно живет Белобородов в эти минуты. Мыслям тесно, они вырываются наперегонки.

– Почему три?
– спрашивает Бронников.

– Два для Родионыча. Он любитель.

На крупных губах и круглых щеках Родионова появляется довольная улыбка, он неторопливо снимает теплую шапку и подшлемник, лезет в карман за платком, чтобы обтереть лысину.

– Почему опоздал, Родионыч?
– третий раз спрашивает Белобородов.

– Минные поля, товарищ генерал, ставит вдоль дорог и по лесу. Хотелось высмотреть, пока светло... А как стало не видать - ушли...

– Минные поля? Значит, уходят, уходят, подлецы!..

– А пленный, - произносит Бронников, - дал другие показания. Говорит, приказано в Рождествено и в Снегирях держаться. И подкрепления туда недавно дали.

– Врет! Не верю! По всему вижу - сматываются!

– Это точно, товарищ генерал, сматываются!
– подтверждает Родионов.

Перед ним тарелка щей, он пробует и негромко бурчит:

– Холодноваты...

– Подогреть!
– командует Белобородов.
– Какие у тебя данные, что они уходят?