День Медведя

– Ну дя-аденька-а-а!.. Тогда де-енежку да-ай!..

– Да нет у меня!.. – в сердцах повернулся слуга к маленькому спиногрызу, замахнулся зажатой в кулаке палкой, но мальчишка с неожиданным проворством подскочил к нему вплотную, поднырнул под руку, сдернул с головы шапку и бросился бежать.

– Стой!!! Стой, кому говорят!!! Ах, ты!.. Кошарик кинулся за пацаном.

– Не уйдешь, подлец!..

Тот, на удивление, бежал не слишком быстро, стабильно держась метрах в трех впереди. Решив, что воришка ослаб или болен, караульщик радостно прибавил ходу, рассчитывая настигнуть и схватить нахаленка уже через пару шагов…

Но тот внезапно оглянулся на бегу, показал ему язык, и ловко свернул направо в темный переулок.

– Сто…

Мягкий, но точный удар встретил его в темноте и погрузил в легкость, тепло и свет быстро и без участия алкоголя.

– Готов? – прошептал детский голос.

– Как супчик, – заверил его голос мужской. – До утра отдыхает. Сейчас свяжем на всякий пожарный голубя, и за вторым дуй.

– Кондрат, затаскивай его в дом – освобождай место для следующего, – скомандовал голос женский.

– Серафима, а почему вам с Иваном не нравится то, что происходит сейчас на площади? – выполнив поручение, вернулся Кондрат. – По-моему, в этом нет ничего плохого. Всем ведь весело, все счастливы?.. Это ведь только Костей говорил, что подданные должны работать и бояться, а пьяный не может ни того, ни другого. Но сейчас-то люди отдыхают!

– Эх, Кондраша, Кондраша… Поколение, загубленное сухим законом… А ты знаешь, что алкоголь – это яд?

– Да?!

– Да. С одной-двух-трех-четырех рюмок, конечно, ничего страшнее похмелья не случится, но если перестараться… Утром можно и не проснуться. Особенно с непривычки. А у вашего брата ее нет.

– Но Брендель назвал это развлечением! – возмутился то ли поступком графа, то ли мыслью о том, что такое веселье – и всё зря, Панкрат.

– Это он не подумавши ляпнул. Не пили – нечего и начинать, – хмуро резюмировала антиалкогольную лекцию царевна. – А нам теперь расхлебывать. Кысь? Где ты?

– Здесь, вашвысочество!

– Сколько там этажей бочонков, разглядел? Пять, шесть?

– Пять. Но в длину кучка метра четыре. На одну телегу не уйдут, а на две – пожалуй, – важно сообщил свое мнение мальчик.

– Хорошо. Значит, зелье вывозим в лес, выливаем, чтоб в городе его духу не было.

– А бочки? – поинтересовался хозяйственный Панкрат.

– С бочками делайте, что хотите, но чтобы на глаза в ближайшие месяца два они никому тут не попадались. В таком количестве, по крайней мере.

– Ясно. Не попадутся.

– Ну, что, Кысь, неси второго?..

Через несколько минут к сослуживцу на полу заброшенного дома таким же манером присоединился Суслёха, и настал черед главного этапа операции «Пьянству – бой».

Распорядитель, окинув соколиным глазом положение на столах, нахмурился и сердито повернулся в сторону Уматного:

– Эй, вы, там – сюда еще три бочонка тащите, бегом, бегом, дармоеды!..

Дармоеды свое название оправдывали полностью: даже при звуке гневно возвышенного советничьего голоса, во второй раз приказующего немедленно притащить добавки, в переулке никто и не шелохнулся.

– Уснули они там, что ли? – раздраженно прорычал себе под нос первый советник Собыль. – Или нажрались? Ну, вот я им сейчас устрою… К его немалому удивлению, перед грудой бочонков никого не оказалось.

Если не считать тощего замурзанного мальчишку, нахально попросившего у него пять золотых и бутерброд с колбасой и икрой.

Но пока ошарашенный такой наглостью Собыль соображал, дать малолетнему бесстыднику отповедь или подзатыльник, зарвавшийся малец решил удовлетвориться его шапкой, после чего ленивой трусцой побежал в темноту.

Три минуты спустя господин первый советник оказался, наконец-то, в компании разыскиваемых сторожей. Хоть и не узнал об этом до утра.

А еще через десять минут из черного хода заброшенного дома уверенно вышел тщедушный старичок, одетый в полушубок из чернобурки, с роскошным малахаем в тон на голове, и чрезвычайно недовольным выражением лица. Изящно перекинув трость из левой руки в правую, он твердой походкой направился на площадь, а через нее – сначала к Ювелирному переулку, потом к Мясоедовскому и, наконец, к Ажурному.

И везде тоном, не терпящим возражения, отдавал караульщикам не распитых еще бочонков один приказ: прихватить по бочке, присоединиться к пирующим на площади, ни в чем себе не отказывать, а утром доложить ему, что народ про его светлость говорил.

Наверное, это был единственное распоряжение за долгое время, которое сторожа выполнили с радостью, расталкивая друг друга и вприпрыжку.

Когда двое из Ажурного смешались с буйной толпой на площади, из темноты навстречу застывшему у бочек распорядителю выступила Серафима.

– Ну, как? Уговорил?

– Уболтал, – рассмеялся мелким дребезжащим смешком дед Голуб – лицедей со стажем. – А где богатыри наши былинные?

– Терёха, Егорша, Игнат, сюда, загружаемся быстро! – кликнула царевна в темноту, и та отозвалась лошадиным фырканьем и звоном подков по мостовой.

– Ну, давайте, грузите, ребятушки, – похлопал Егора по могутному плечу в районе локтя – выше не доставал – старый актер. – А мне еще в Уматный к контуженым нашим заскочить надо – с советником одежкой обратно поменяться, грим смыть, да на место голубков наших оттащить с Кысем со дружиною.

– Спасибо, дед! – улыбнулась Сенька и помахала вслед быстро удаляющейся фигурке вязаной перчаткой.

С площади доносились несвязные обрывки перевираемых песен, мелочных ссор, неистового хохота и бессмысленных потасовок. Клиенты явно созрели. Наставал черед третьей стадии операции.

Царевна прошмыгнула под окнами какого-то дворца мимо пирующих постольцев и гостей столицы и оказалась на Господской улице. Там ее уже ждали.

– Ну, как, всё готово? – взволновано спросил Иванушка.

– Готово, – удовлетворенно кивнула она. – А вы готовы?

– И я готов, – подтвердил звучный густой голос.

– Ну, благодарим за понимание, уважаемый Лунь Баюн…

– Баян, – снисходительно поправил сказитель и принял гусли в боевое положение. – Пойдем, что ли?

– А что у нас… у вас… в репертуаре? – на ходу полюбопытствовала царевна.

– Героическая эпическая былина «Смерть витязя». Небольшая, но торжественная.

– Что, совсем небольшая? – заволновалась на всякий случай Сенька.