День минотавра (Минотавр - 1)
Шрифт:
– Ты же знаешь, что он любит горячую воду. Она напоминает ему подземные источники.
Когда Пердикс напился, Икар поднял его от воды. Обращался он с ним небрежно, как с куском веревки или с цепью.
– Я выбрал для тебя платье, - продолжал он.
– Мойся быстрее и иди одеваться, а то вода остынет. Мы с Пердиксом тоже хотим выкупаться.
Икар и Пердикс заняли освободившуюся ванну. Слива в ней не было, и, чтобы наполнить ее вновь, слугам Аякса пришлось бы вычерпывать воду. Пока Икар плескался, сетуя на медлительных сестер, из-за которых приходится мыться в холодной воде, Тея рассматривала платье, которое он для нее выбрал. Оно было очень смелым - малиновая
– Он будет разочарован, - заметил Икар, входя в комнату.
– Он ведь просил, чтобы ты оделась, как женщина.
– А я как одета?
– Ты прекрасно понимаешь, что он имел в виду. Ему хочется посмотреть на твою грудь. Мирра всегда говорила, что твои груди как дыни, а если они будут расти, то превратятся в тыквы. Он, наверное, почувствовал себя огородником.
– И так все видно.
– Да, но так они кажутся меньше. Может, тебе покрасить соски кармином?
– Ты хочешь, чтобы я выглядела, как девица из Моабитского храма? запротестовала она, хотя на Кноссе принято было красить соски не только в храмах.
– Чего не сделаешь, чтобы успокоить его, - заметил практичный Икар.
Она вдруг подумала: "Он даже не подозревает, что в действительности нужно от меня Аяксу. Он до сих пор считает, что женщина доставляет мужчине удовольствие, лишь показывая ему грудь и иногда разрешая поцеловать себя".
– Понимаешь, - продолжал он, - если ему понравится твое платье, он, может быть, не заставит тебя целовать его.
– Если ему понравится мое платье, он как раз заставит меня целовать его.
Икар выглядел крайне удивленным.
– Ну, это уж слишком. Нельзя же все получить сразу.
– Ахейцы жадные. Поэтому они и пришли на Крит.
– Тогда ты права, что прикрываешь грудь.
Он нашел в сундуке янтарную подвеску и надел ее Тее на шею. От этого грудь будет казаться еще меньше.
Она заколола локоны медными булавками с маленькими совами на концах, нарумянила щеки охрой10 и подтемнила веки. Это было не тщеславие, а требовательность. Она одевалась не для того, чтобы быть красивой, а чтобы соблюсти обязательный ритуал, которым подчеркивала всю глубину и строгость древней культуры. Она пользовалась косметикой, чтобы восстановить порядок, который из-за землетрясений и ахейцев грозил рухнуть и превратиться в хаос.
Не успела она закончить свой туалет, как появился Ксанф. В руках он держал огромное блюдо с виноградом, фигами и гранатами. Оставив его, он вышел и вернулся с медным кувшином вина и двумя чашами, которые поставил на каменный столик с тремя ножками. Затем с помощью углей из переносного очага он зажег льняные фитили глиняных ламп и отправился за своим хозяином.
– Ксанф, - сказал Аякс, входя в комнату с видом мужчины, готового насладиться женщиной и вызывающего этим зависть у всех остальных, - встань вместе с Зетесом у двери и следи, чтобы нас никто не беспокоил.
Уходя, Ксанф так плотоядно посмотрел на Тею, что она тут же перестала жалеть его, несмотря на изуродованные уши.
– Ты ляжешь спать там, - сказал Аякс Икару. Он протянул мальчику подушку и указал на пол рядом с ванной.
– А мы с твоей сестрой пообедаем.
– Я не хочу спать, - ответил Икар.
– Еще рано, и я проголодался.
– Возьми фрукты, но есть их будешь в ванной.
Икар
без всякого энтузиазма посмотрел на фрукты, а затем перевел взгляд на сестру, будто надеясь получить от нее какой-нибудь знак. Было ясно, что у Аякса на уме поцелуи. Что же теперь им делать?Но Тея ничем не могла ему помочь. Она онемела от страха. Неприятное происшествие перерастало в катастрофу. Аякс без малейших усилий мог переломать ей все кости.
– Знаете, - храбро продолжал Икар, - я не столько хочу есть, сколько побеседовать с вами. Мой прапрадядюшка говаривал: "Хорошая компания стоит жареного фазана, кувшина с вином и целой горы медовых лепешек".
К Tee вернулся дар речи:
– Икар хотел бы посидеть с нами за столом. Понимаешь, он никогда не был знаком ни с одним воином, кроме своего отца. Покажем ему, как обращаться с кинжалом.
– Да, - сказал Икар, протягивая руку к бронзовому кинжалу с хрустальной рукояткой, заткнутому у Аякса за поясом.
– Такого большого я раньше никогда не видел. Даже дикий вепрь...
Не успел он закончить предложение, как Аякс обхватил его своими огромными ручищами и швырнул на пол ванной комнаты. В этой сцене было что-то почти семейное. В объятиях гиганта коренастый критянин казался крошечным мальчуганом, которого рассерженный, но любящий отец пытается уложить спать. Тея вспомнила, что Аякс упоминал о дочери.
К тому моменту, как Аякс вернулся в комнату, захлопнув за собой дверь, укрепленную на вертикальном деревянном стержне, у Теи уже готов был план. Еще в одиннадцатилетнем возрасте, до того, как они с Икаром переселились из Кносса в Ватипетро, она научилась отвергать ухаживания влюбленных в нее мальчиков; на солнечном Крите молодые тела созревают так же быстро, как сочные финики, и любовь приходит очень рано.
Улыбнувшись, Тея предложила Аяксу сесть.
– Он очень одинок, - сказала она, указывая на закрытую дверь, за которой - в этом она ни на минуту не сомневалась - стоял на коленях Икар и подслушивал.
– Ему так не хватает мужского общества. Дело в том, что нашего отца три года назад убили пираты.
– Ахейцы?
– Да, - сказала она со вздохом.
– Они напали на корабль, на котором он плыл в Закрое, - придумать трогательную историю было нетрудно.
– Нас вырастили женщины. Не мать - она умерла, когда родился Икар, - а служанки и тетушки. И всегда вокруг были только женщины. Как нам не хватало мужчины!
Тея протянула Аяксу чашу с вином. Он с большой осторожностью пригубил ее, будто боясь, что вино отравлено. Затем она подошла поближе и приложила свою ладонь к его лбу.
– Разреши мне омыть твою рану, - сказала Тея.
– Представь, что я твоя дочь. Когда отец был жив, я всегда лечила его мазями и расчесывала его спутанные волосы. Как и ты, он был воином и нередко возвращался домой весь израненный.
Но Аякс грубо и отнюдь не по-отцовски схватил ее за запястья и усадил к себе на колени.
– Юбка тебе идет, - сказал он, залпом опустошив чашу.
– А блуза - нет.
Одним неожиданно ловким для такой массивной и тяжелой руки движением он сорвал прозрачную ткань, прикрывавшую грудь Теи. От него воняло кожей и потом. Наверное, он не мылся неделями, а может, и месяцами, снимая с себя только доспехи и оставаясь в той же тунике, в которой сражался (и не в одной битве, подумала Тея; она была насквозь пропитана кровью, грязью и пищей). И еще, все его тело заросло волосами: ноги, руки, даже из сандалий торчали волосы. Он походил на огромного волосатого козла и, как козел, казался не страшным, а глупым. Она еще не знала, что сильный дурак - самый опасный.