День народного единства: биография праздника

Выборы трех главных ратных воевод – князя Дмитрия Трубецкого, Ивана Заруцкого и Прокофия Ляпунова (именно в таком порядке) – тоже не внесли окончательного успокоения. Получалось, что бывшие тушинские бояре должны были подтверждать в подмосковных полках пожалования, сделанные служилым людям «за царя Васильево осадное сиденье», т. е. за оборону Москвы от сторонников «вора» (фактически их самих)! Прокофий Ляпунов, в свою очередь, стремился распоряжаться казаками, отучать их от тушинских повадок: выделять себе «приставства» [10] и распоряжаться по собственному усмотрению. Ничего хорошего от такого «правительства», отягощенного старыми счетами, ожидать не приходилось. Ко всему добавилось и то, что вожди ополчения стали думать больше о собственных интересах, чем об общем земском деле, ради которого они пришли под Москву.

10

Казачьи приставства – система сбора доходов и управления на территориях, подчиненных «вольным» казакам.

В продолжении рассказа «Нового летописца» о делах Первого ополчения читаем: «В тех же начальниках бысть великая ненависть и гордость: друг пред другом чести и начальство получить желаста, ни един единого меньше быти не хотяше, всякому хотяшеся самому владети» [37, 112].Чем же, кроме этого, поистине «враждотворного» местничества, запомнилась история ополчения автору летописи? Оказывается, безмерной гордостью Прокофия Ляпунова, который «не по своей мере вознесеся», и картинами ожидания приема у главного воеводы, внимания которого добивались многие «отецкие дети» и сами бояре: «Приходяху бо к нему на поклонение и стояху у него у избы многое время, никакова человека к себе не пущаше и многокоризными словесами многих поношаше, х казаком жесточь имеяше». «Другой начальник» Иван Заруцкий «поимал себе городы и волости многие», из-за чего «на того ж Заруцкого от земли от всей ненависть бяше». Лишь для одного князя Дмитрия Трубецкого не нашлось никаких бранных слов, но это, скорее, потому, что несмотря на то, что его имя писалось первым среди воевод ополчения, на самом деле, как пишет автор «Нового летописца», «Трубецкому же меж ими чести никакие от них не бе» [37, 112].

Необходимо все же подчеркнуть, что на летописцев этого времени влияло знание того, что случилось с каждым из воевод впоследствии. Упреки, адресованные, например, Прокофию Ляпунову, могут быть справедливы, но в них заметно стремление тех, кто участвовал в событиях с другой стороны, принизить значение действий Ляпунова под Москвой. А он действительно не особенно щадил чувства своих противников – бояр, сидевших в Москве.

Главным памятником земского дела под Москвой остался знаменитый Приговор Первого ополчения 30 июня 1611 г. Приговор был необходим ополченцам для того, чтобы остановить новое «нестроение» власти, связанное уже с авторитетом «всей земли». [11] «Новый летописец» упоминает, что принятию Приговора 30 июня 1611 г. предшествовала совместная челобитная «ратных людей» ополчения, объединившихся ради этого дворян и казаков: они просили, «чтоб бояре пожаловали быть под Москвою и были б в совете и ратных людей жаловали б по числу, по достоянию, а не через меру». Следовательно, собравшиеся в ополчении люди уже тогда нашли главную причину продолжения Смуты и раздоров, заключавшуюся в стремлении к новым чинам и наживе тех, кто получал такую возможность и не считался с устоявшимся местническим порядком, а иногда и со здравым смыслом. К сожалению, не были исключением из этого ряда и собравшиеся в ополчении «бояре» (здесь это слово упоминалось в широком смысле и подразумевало всех, кто облечен властью правительства и командования над ратными людьми). Бояр под Москвой просили, чтобы они «себе взяли вотчины и поместья по достоянию боярские; всякой бы начальник взял одного коего боярина». Вместо этого в ополчении началась безудержная раздача в частные руки фонда дворцовых и черносошных [12] земель, который ратные люди считали общим источником обеспечения «кормами» и жалованьем. Не удалось в Первом ополчении полностью избавиться и от вражды по старым поводам. «Ратные люди» били челом записать в будущем Приговоре: «Меж бы себя друг друга не упрекати, кои б в Москве и в Тушине».

11

«Земля» – это люди, населявшие уезды Русского государства. В широком смысле мнение «земли» – это мнение народа.

12

Черносошными (от «соха» – единица налогообложения) назывались земли, принадлежавшие государству; их жители платили подати в государственную казну, а не частным владельцам, а также обладали большими правами самоуправления.

Оставалась нерешенной проблема, что делать с крестьянами и холопами бояр, сидевших в Москве. Пока хозяева оставались в столице, их «крепостные» люди пришли воевать в ополчение под столицу в составе казачьих сотен и ждали выполнения обещания о воле. Считалось, как писал автор «Нового летописца», что из трех главных воевод ополчения двоим – «Трубецкому и Заруцкому, та их челобитная не люба бысть», и только «Прокофей же Ляпунов к их совету приста, повеле написати приговор» [37, 112].

Преамбула Приговора перечисляет все чины, участвовавшие в создании ополчения, и содержит наказ «боярам и воеводам», выбранным «всею землею». Воеводскому триумвирату были даны полномочия, «что им будучи в правительстве, земским и всяким ратным делам промышляти и расправа всякая меж всяких людей чинити вправду». Приговор 30 июня 1611 г. содержал, по подсчетам И. Е. Забелина, нашедшего один из двух известных списков документа, 24 статьи, посвященные прежде всего решению земельного вопроса в ополчении и организации его правительства. Не приходится сомневаться, что самой назревшей могла считаться первая статья Приговора: «А поместьям за бояры быти боярским, а взяти им себе поместья и вотчины боярския и окольничих и думных дворян, боярину боярское, а окольничему окольническое, примеряся к прежним большим бояром, как было при прежних российских прироженных государях» [42, 45].Однако это был пока еще принцип, идеал земского устройства, который только предстояло достичь.

Приговор ополчения еще раз высветил его основную проблему, которая заключалась в попытке соединения под Москвой двух противоположных по своему статусу и действиям сил дворян и казаков. Земский собор нашел-таки решение проблемы, которое впоследствии будет использовано правительством царя Михаила Романова. В Приговоре последовали старому и действенному принципу «разделяй и властвуй» (даже не зная его древнеримских истоков): за теми атаманами и казаками, которые «служат старо», признавалось право «верстания» поместными и денежными окладами, т. е. переход их на службу «с городы». Учитывая, что не все атаманы и казаки, получив право влиться в состав уездного дворянства, захотят воспользоваться им, в Приговоре предлагали выдавать им «хлебный корм с Дворца» и денежное жалованье из приказа Большого прихода и четвертей «во всех полкех равно». Таким способом пытались решить главную проблему казачьих приставств. Включив в Приговор статью об их отмене, воевода Прокофий Ляпунов, и без этого выказывавший «жесточь» к казакам, подписал себе смертный приговор.

В последних статьях Приговора определялся порядок исполнения «земских и ратных дел», устанавливалась иерархия «бояр» и полковых воевод, принимались меры для сбора денежных доходов и казны только в финансовых приказах, а не самими воеводами. Ополчение учреждало земскую печать, которую нужно было прикладывать к грамотам «о всяких делах». Для легитимности грамот «о больших, о земских делах» требовались еще боярские рукоприкладства («у грамот быти руке боярской»). Приговором была проведена своеобразная «централизация» управления. Для ведения ратных дел создавался один «большой Розряд», где и должна была вестись вся документация о службе и «послугах» ратных людей, об их ранении и гибели на земской службе. В противном случае в полковых разрядных шатрах создавалась возможность для злоупотреблений. С этой же целью наведения порядка запретили ведать поместные дела непосредственно «в полкех», сосредоточив их «в одном Поместном приказе».

И наконец, стоящая в конце документа, но особенно важная для истории Первого ополчения статья 23 Приговора 30 июня 1611 г. В советской историографии эта статья воспринималась как важное звено в истории закрепощения крестьян, потому что в ней определенно говорилось «по сыску крестьян и людей отдавать назад старым помещикам». Однако при этом упускалось из виду, что речь шла только о тех крестьянах и холопах, которые были вывезены по указам Бориса Годунова 1601 и 1602 гг., а также о беглых, о тех же, кто продолжал служить в ополчении и поступил там в казаки, не говорилось ни слова. И это умолчание красноречивее всех более поздних обвинений в крепостничестве говорит о том, что так просто крестьянский вопрос в Первом ополчении не решался [56, 235–247].

Приговор, подписанный всеми «чинами», присутствовавшими в ополчении, устанавливал порядок смены бояр, «выбранных ныне всею землею для всяких земских и ратных дел в правительство». «Бояре» князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, Прокофий Ляпунов и Иван Заруцкий (за этого боярина подписался Ляпунов) должны были «о земских делех радети» и «росправы чинити… вправду». Полковые воеводы подчинялись боярам, но как те, так и другие руководители ополчения назначались и сменялись «всею землею».

Все это показывает, что в Первом ополчении уже выработался общий принцип приоритета «земского дела» перед всем остальным, не исключая личные амбиции «правительства». Более того, Приговор создавал предпосылки для оформления нового порядка управления Московским государством, где наряду с традиционными приказами – Разрядным, Поместным, Дворцовым, Большого прихода, Разбойным и т. д. – существовал постоянный Собор «всея земли». Земский собор представлял разные «чины», перечень которых отражают рукоприкладства на Приговоре 30 июня 1611 г. (к сожалению, сохранившиеся только в пересказе). Именно Земскому собору и принадлежала тогда верховная власть в полках под Москвой летом 1611 г.

Короткое согласие, достигнутое в Первом ополчении принятием Приговора, все-таки безнадежно опоздало. В несчастливом июне 1611 г. король Сигизмунд III взял «приступом» Смоленск. Героическая оборона окончилась поражением, оставив в анналах Смуты подвиг «смольнян», заживо взорвавших себя в соборном храме. Так завершилась эта осада, вызывая в памяти описания Батыева нашествия, когда в церквах погибали прятавшиеся там семьи князей и бояр независимых русских княжеств. То, что было горем для защитников Смоленска, для короля Сигизмунда III стало главным военным триумфом всего его правления. Он возвращался из московского похода «со щитом», добившись того, что Смоленск на несколько десятилетий снова вошел в состав Речи Посполитой. В обозе Сигизмунда находились знаменитые пленные – бывший московский царь Василий Шуйский и князь Дмитрий Иванович Шуйский с семьей. Был пленен руководитель смоленской обороны боярин Михаил Борисович Шеин с женой и детьми. Потеряли всякий смысл посольства митрополита Филарета Романова и боярина князя Василия Васильевича Голицына, превратившихся уже в настоящих пленников, а не просто в задержанных на время переговоров представителей Боярской думы из Москвы. В результате король Сигизмунд III уехал из-под Смоленска в Варшаву готовить свое прославление на предстоящем сейме (с чем не в последнюю очередь оказался связанным перевод столицы из Кракова).

Смоленская победа короля Сигизмунда III не могла не повлиять на польско-литовские войска, участвовавшие в русских событиях. Гетман Ян Сапега договорился о совместных действиях с Госевским, обещавшим «после многих споров» выдать заслуженные деньги «вещами». Сапежинцы дали недвусмысленный ответ послам Ляпунова, чтобы те продолжали держаться присяги королевичу Владиславу. Предложения, переданные из стана гетмана Сапеги через Федора Плещеева, звучали издевательски. Как писал в дневнике Иосиф Будило, [13] русским предлагалось, чтобы они «разъехались по домам, дали продовольствие войску и сейчас же обдумали, как бы уплатить ему деньги за четверть» [51, 245].

13

Будило Иосиф – мозырский хорунжий, королевский полковник, командир отряда 200 польско-литовских гусар, пришедших в 1607 г. в войско Лжедмитрия II. Был взят в плен до освобождения Москвы в 1612 г. В 1619 г., после заключения Деулинского перемирия, вернулся на родину, автор труда под названием «Московская война».