День Расы

Наши со Светой места у стены небольшой комнатки, расположенной позади торгового зала. В зале компьютеры накрыты прозрачной пленкой, чтобы меньше собиралось пыли. Оргтехника — хороший источник дохода для подрывной деятельности, думаю я. Мою уверенность в том, что я связался с людьми, затеявшими революцию, ничто уже не могло поколебать. В комнате два письменных стола, поставленных боком друг к другу. За ними на стене висит написанный на белом шелковом полотнище слоган: «Если ты русский — будь русским». Похоже на рекламу. Но сегодня никто не понимает текстов, если они не облечены в до ужаса аскетичные формы. Хайку отдыхает. Поэзия отдыхает. Литература — кладбище надежд и фантазий. Сочини поэму в одну строку — и продашь самый неходкий товар. Нормально.

Правильно, говорит негромко Света, подхватывая мои мысли. Можно разрекламировать, что быть настоящим человеком — круто, и все начнут изменяться. Просто никто за это не берется.

Я смотрю на нее, не веря своим ушам.

Никто за это не берется. Кто может сказать точнее? В Свете я не ошибся. Я метал дротик находясь в темной комнате с завязанными глазами и попал в яблочко. Сколько в нашем городе женщин? Я выбрал ту, что живет в одном со мной подъезде. И еще в ней много того, что способно развиться и усовершенствоваться. На миг мне становится страшно.

Генерал стоит и взирает на нас, словно спрашивает, откуда мы все взялись. Резак и Колючка исчезают в боковой двери, ведущей в подсобку. Дети и подростки, приехавшие сюда по воле родителей, сидят тихо. Ощущение, что мы попали в плен. Власть Генерала очевидна.

— В ваш дом ворвались бандиты. Им нужно ограбить вас, — говорит он, — а потом, возможно, и убить. Смотрите криминальную хронику? Трупы, лежащие в нелепых позах, и все эти перерезанные горла, раскроенные черепа, вывернутые наружу внутренности.

Сразу же в зале шок. По спинам бежит холод. Голос Генерала звучит так, что ты сразу видишь картинку.

— Какая у вас будет реакция на чью-то попытку ограбить вас и убить? Уничтожить. Выключить из жизни. Вы! — Генерал указывает на женщину, сидевшую в третьем ряду. Женщина вздрагивает. — Пожалуйста, скажите, вы будете рады этому нашествию?

— Нет. Нет, конечно, не буду.

Женщина вытаращивает глаза. Ей совершенно неожиданно залезли под кожу, обрисовав малопривлекательную перспективу.

— Так почему же мы принимаем у себя убийц и бандитов, которые приезжают только для того, чтобы хорошо пожить за наш счет? В ваш дом врываются, а вы приглашаете чужаков пить чай, а не хватаете молоток, чтобы разбить им головы. Кое-кто говорит, что они бедны и несчастны. Будто это оправдывает не только само их никчемное существование, но и совершаемые преступления. Кое-кто врет нам в глаза, что именно подставлять себя под нож — это благородно, гуманно, справедливо. Что не убить врага, насилующего твою дочь, — это подвиг и даже просто достойный поступок. Не убить. Вы все делаете только одно — говорите дочери, как ей удобней устроиться, чтобы облегчить насильнику задачу!

Из легких женщины позади нас со Светой выходит долгий-долгий вздох. Где-то в животе у меня разрастается раскаленный шар ярости. Ногти Светы все сильнее вдавливаются в кожу на моем предплечье. При этом я испытываю легкость, словно ко мне привязали сотню наполненных гелием воздушных шаров.

— Повторяю, — говорит Генерал, — вы все так поступаете! Я не собираюсь щадить ваши уши и ваши нервы. В эту субботу вы выбрали не аквапарк или поездку за город. Вы всей семьей приняли приглашение. И вы здесь, чтобы я рассказал вам, насколько вы опустились!

Генерал говорит:

— Вы все — сборище потерявших разум скотов!

— Неправда! — Это горячится молодой парень из середины комнаты. В его сторону поворачиваются лица. — Мы не… То есть, нас бы тут не было!

— Да, — говорит Генерал, — для вас не все потеряно. Безнадежно больным мы не даем приглашения на беседу. Но многие из тех, что пришел, больше ни разу не посетят эту комнату или какую-нибудь другую, если встреча пройдет там. А оставшиеся попытаются стать другими.

Как и мне, многим речь кажется проповедью. Но на самом деле это гораздо больше.

— Обладать чувством расового достоинства — большая ответственность. Я знаю, что есть те, которым эта ноша не под силу. Их плечи и разум слабы. Из вас сделали животных, дали вам развлечения, дали возможность заработать. Вам дали иллюзию полной свободы. Таким образом вы свободны от расы, народа, к которому принадлежите, от семьи и традиции. От себя. От разума. От чести. От совести. Кто-то думает, что после встречи пойдет подавать на меня в суд за мои слова, но я его предупреждаю, чтобы он оставил этот бред. У нас надежная защита от русофобских законов. Вам оказана честь, вас признали Белыми людьми. Вам дали понять, что быть Белым — значит, занимать самое почетное место среди живущих. Это удача. Это благословение. Это торжественная миссия. Ничто не способно сравниться с этим. Поэтому если кто-то не согласен со мной — может уходить, потому что дальше он узнает гораздо более жестокие вещи.

Жестокие вещи? Я быстро поворачиваю голову к основной массе народа. Нет, переглядывание — не ответ на вопрос.

Генерал спрашивает:

— Есть такие? Я жду.

— Кто считает, — произносит он, — что Белые не имеют права на самозащиту — пусть катится отсюда ко всем чертям!

— Кто собирается аргументировано оспорить мои утверждения? — рычит он. — Имейте смелость!

Один находится.

— Но надо же жить мирно. Со всеми людьми. Мы же помним, как было в истории.

— Вы хотите сказать, что помните это как непосредственный свидетель? Вы можете рассказать больше того, что вы услышали по телевизору?

— Нет, но…

Естественно, аргументов у спорщика не находится. И даже просто выдержать взгляд Генерала трудно. Он разглядывает меня, мое похожее на подгоревшую картофелину лицо.

Он говорит:

— Белых заставили жить в иллюзорном мире, где извращения — это индивидуальность и потому должны уважаться. Десятилетия беспардонного вранья — и как результат — комплекс неполноценности у каждого Белого человека. Ему внушили, что каждое животное на двух ногах должно плевать ему на голову, а он обязан писаться от радости по этому поводу. Черный говорит: «Кукарекуй!» — и Белый спрашивает: «Как громко?» Вам говорят: «Смешивайтесь, потому что все равны!» В итоге — миллионы сумасшедших домов мире заполненные сотнями миллионов сумасшедших, которые не в силах справиться со своей дурной наследственностью. Среди вас есть здоровые мужчины, которые никогда не будут трахать козу или корову. И в мыслях нет, не правда ли? Но многие не прочь бы отхендожить негритянку. Почему вы думаете, что это разные вещи. С каких пор скотоложство стало нормой?

В комнате гул. Матери жалеют, что привели с собой детей. Дети слушают развесив уши и открыв рты. Для них Генерал с этой минуты гораздо круче любого мультсериала-анимэ или навороченного боевика. Мужчины, которые никогда не мечтали трахать коз и коров, но задумывались о негритянках, смотрят куда-то в сторону. Выступить и возмутиться означает признать, что Генерал попал в цель.

— Мир? Прекрасно. Но никто не знает, что это, никто из тех, кто призывает к лояльности и межрасовой интеграции. Для них — это простое отсутствия насилия. Но его все больше. Насилие будет множиться и нарастать, пока Белые и черные будут жить вместе, пока вам будут вдалбливать в головы, что неполноценные народы всего-навсего живут бедно — отсюда и их проблемы. По-настоящему проблема одна. Единственная проблема. Мира не будет, пока черные не займут отведенное им природой место. Пока мы не поставим раз и навсегда нерушимую границу. Уничтожьте в себе все иллюзии. Когда человек понимает, кто на самом деле его враг, он не может сидеть сложа руки. Гордость солдата, сражающегося за свою кровь, гораздо важнее гордости миротворца, того, кто во имя избежания конфликта предает собственных согенников. — Генерал выдерживает новую паузу, удостоверяясь, что возражений нет. Он хочет их услышать, но люди молчат. Большинству из них никогда не доводилось испытать на себе шоковую терапию. Эти люди здесь потому, что усомнились в правильности хода вещей. Им нужны подтверждения или опровержения, однако не каждый готов к такой порции правды.