День рождения цивилизации

Юноша развернулся на сто восемьдесят градусов и рванул в сторону ближайшей дубравы, но, пробежав всего несколько шагов, неожиданно вдруг начал быстро исчезать, словно бы растаивая в воздухе. Исчезал он как-то странно: сначала исчезли ноги, потом туловище, а последней исчезла голова. Зрелище было ни для слабонервных, но на лице молодицы не дрогнул ни один мускул и, лишь радостное предвкушение обещанного дара, озаряло ее глаза и, все еще не успевшие поостыть, зардевшиеся щеки.

Через несколько минут юноша, так же неожиданно, стал возникать из воздуха, но только теперь он проявлялся в обратном порядке. Сначала вынырнула голова и, сразу же, вытянула за собой туловище, а уж потом, мелко семеня и подогнувшись от находившегося в сцепке рук груза, выскочили ноги. Едва проявившись парень, тут же разжал руки и прямоугольный кусок, то ли камня, то ли моренного дуба, плюхнулся на песок. На верхней гладко-матовой его поверхности были явно видны два огромных отпечатка человеческой ступни и, явно не подросткового размера, но взглянув на ноги юнца, которые «тянули» на современный сорок пятый, невольно воскликнешь: «Вот тебе и уши, вот тебе и нос!»

Увидев какой подарок притащил ей возлюбленный, лицо молодицы, моментально потускнело от разочарования, но тут же вспыхнуло от негодования.

Но повелитель невозмутимо присел рядом со своей ношей, с минуту быстро подвигал слегка онемевшими от тяжести пальцами рук, и лишь затем повернувшись лицом к лицу и медленно, по несколько раз повторяясь, стал телепатически втолковывать назначение своего дара.

За время этого немого объяснения, рот женщины несколько раз непроизвольно открывался и закрывался, обнажая, при этом, два ряда прекрасных ровных и крепких зубов, привыкших к лакомым кускам свежатины и наведавшим еще зубных паст для всего рота, но, дошедшая из глубины веков от первобытных, привычка всегда после еды пожевать стебелек духмяной травы, делала этот ротик окаймленный розовыми, чуть припухшими губами, с едва уловимым дурманяще- ароматным запахом желаний, всегда привлекательным. А у мужиков, как известно, начиная с первобытных, всегда был, есть и, даст бог и дальше, будет отличный нюх на хорошую выпивку и на хороших (если же после «хорошей» выпивки, то и на всяких) женщин. Вот и юноша, удостоверившись, что все его объяснения, наконец-то, поняты и оценены, ибо теперь его возлюбленная, соперничая с солнцем, все сияла от радостного возбуждения, начал было подниматься и прощаться, но не удержался и снова припал к не иссякающему источнику наслаждений.

Но в этот миг в его мозгу вспыхнул сигнал тревоги: ЦБКа начал операцию по утилизации наземной части станции маяка-пульсара. Спешно припав в последний раз к губам любимой, парень во всю прыть молодых ног рванул ко входу в зону невидимости. Так как ему еще предстояло спрятать концы в воду, то есть не допустить, чтобы пропажа нижней ступеньки трапа звездолета-станции, этого мини- медцентра обеззараживания и подстройки всех систем и всех органов человеческого организма, работающая в автономном режиме на вечных микрореакторных аккумуляторах, была дотошным роботом-контроллером занесена, как пропажа, на дискету ЦБКа.

Молодой марсианин убежал быстро так ни разу и не обернувшись. И хотя старинная марсианская поговорка и гласит, что марсиане никогда не плачут, но на песке, рядом с огромными отпечатками ног, остались маленькие воронки от упавших слезинок.

Женщина тоже еще пару раз шмыгнула носом, вздохнула и, окончательно смирившись со своей бабьей долей, словно перышко подхватила оставленный ей дар и быстро покарабкалась в гору по узкой, но хорошо утоптанной тропинке.

А в это время, Тойо, славный правнук Виничо-младшего, которому по иронии судьбы суждено было стать последним штрафником- космопилотом, отбывавшем наказание на планете Земля, не дождавшись конца инвентаризации, дал команду о немедленной утилизации станции. Земля закрывалась для полетов, наземные части всех шести материковых станций маяков-пульсаров ликвидировались, оборудование было перемещено в глубокие затопленные водой шахты и теперь работало строго в автоматическом автономном режиме.

Прощай голубая планета! Теперь прощай навсегда. Больше не будут топтать твою поверхность штрафники-­космопилоты, пьянствуя и волочась, меняя при этом на выпивку и женщин, марсианские научно-технические секреты. И это не потому, что на новом Марсе[6] новое поколение космопилотов неожиданно обрело святость и трезвость[7], нет, этого пока что не произошло, а еще даже чуть добавилось правонарушений, особенно после начала духовного раскрепощения. Сексуальная же «революция» посеяла смуту даже в головы всегда послушных простых сограждан Великого Марса.

«Великие» же, пряча подальше от всевидящих глаз народа, проводили теперь частенько свои «симпозиумы» на Мapce-l в прежней столице старой планеты, которая вместе с окрестностями была сохранена в первозданном виде и превращена в огромный подземный постоянно действующий музей великих марсианских деяний. И даже члены Верховенного Совета начало и окончание своих сессий отмечали своим посещением Мapca-l. Вот и пришлось убрать лишние марсианские глаза и уши с соседней планеты Земля.

Тюрьма, хотя и временно падших, да музеи вечно «великих» понятия несовместимые. Дурное соседство порождает дурные мысли.

«Прощай Зари! Прощай Дари[8]! Навеки прощай! Прощай и прости за любовь мою»

3 глава

планета Земля, Украина, Пригорье, село Богуславка, 2001 год,

7 июля, 15 часов 35 минут (время киевское)

Загнавши свой новенький, еще «нулевой», джип «Хамер», поблескивающий неповторимым глянцем девственности, в гараж, Злата Стороженко радостно­-возбужденно направилась было к дому, но увидев, что дверь заперта, а значит тетки Роксаны нет дома, раздосадовано поморщила свой маленький носик и, крутнувшись на своих длиннющих «журавлиных» ногах, направилась, минуя дом, подворье, огород и сад, к одинокой старой-престарой дуплистой дикой груше, под сенью которой она с детства любила посидеть, подумать, помечтать.

Девушка двигалась быстро и какой-то детской танцующей походкой. При этом, в такт этой жизнеутверждающей мелодии юности, красиво подскакивали и пересыпались слегка курчавые густые золотистые волосы, соблазнительно перекатывались под тоненькой полупрозрачной кофточкой упругие, «непомерно» большие на столь хрупком стебельке, девичьи груди и умопомрачительно покачивалась, подпоясанная осиной талией, аккуратная кругленькая попка.

Основательно усевшись в тени под деревом, Злата открыла бежевую, под цвет ее брючного костюма, кожаную сумочку, сунула поглубже, всегда норовящий вывалиться, мобильный телефон и достала, с трепетным чувством и некой долей разочарования, заветную отцовскую тетрадь, подтверждающую ее вступление в таинственную родовую наследственную должность целителя-знахаря, хранителя «Дари».

Не так представляла себе Злата свое посвящение в «Дари». Но вместо таинственного ночного мистического ритуала где-нибудь в глубине лесов или гор, ее отец бывший целитель «Дари» и хранитель дара вспомнил о передаче своих полномочий (то ли специально, то ли понарошку) уже в самый последний момент около трапа самолета и сунул ей в руки эту тетрадь-­наставления, а сам с молодой женой радостно укатил в иммиграцию за океан.

Тетрадь была обычной общей, ученической и, вместо каких-то магических знаков, Злата Стороженко увидела с детства знакомый задиристый, с наскакивающими друг на друга буквами, размашистый почерк отца.

Слова были простые и понятные, но смысл их вызвал у девушки сначала заинтересованное удивление, а затем и радостный восторг.

Тайные ее детские подглядки, смутные девичьи догадки, дедушкины недомолвки и богуславские легенды и небылицы, как отдельные фрагменты, замысловатой мозаики, наконец-то, сложились в одно целое.

История их старинного села Богуславка и не менее древнего рода Стороженков открыла Злате часть своих тайн.

А места в Пригорье, где у подножия не высоких, но скалистых гор, извиваясь серпантином и, далеко отстоя друг от друга, расположились дома села Богуславка и вправду удивительны и таинственны, как и сам дар врачевания семьи Стороженко. Край был воистину благодатно-чарующим и волнующе- таинственным, но словно какое-то табу царило над ним. Бывало спросишь у кого-нибудь из местных: «Правду, что Стороженко все лечат?» «Та лечат»,- нехотя ответит тот. «А правда, что у вас здесь над горами иногда НПО летают?» «Та, летают», - все с той же неохотой ответит ваш собеседник и, зевнув, отвернется. Какая-то всеобщая апатия и это при том, что чудес в Пригорье в районе села Богуславка, как говорят у нас на Украине, «хоть грэблю гаты».

Взять, к примеру, хотя бы, таинственные «окна», прозванные так местными, три небольших овальных озерца. В озерцах никогда не водилась и не заводилась никакая живность и, если в них кинуть какой-нибудь предмет, то он обязательно через некоторое время оказывался на берегу. Еще до коллективизации, местные пастухи, связав воедино больше двух десятков привязей для телят, пытались измерить глубину «окон», но привязанный к концу этой необычно длинной веревки камень, так и не достиг дна ни в одном из них. Во время зимнего наступления наших войск, в декабре сорок четвертого, наша тридцать четверка из-за дыма пожарищ вскочила в одно из никогда незамерзающих «окон», но тут же была выброшена оттуда такой гигантской неведомой силой, что у танка, успевшего с башней уйти под воду, даже двигатель не заглох.