День рождения Лукана

– Ты узнал бы меня такой? Или ты запомнил меня еще моложе? – проговорила она с полуулыбкой, обращаясь к привычному, ей одной видимому собеседнику. Потом встала и подошла к своей кровати. У изголовья часть стены была завешена плотной тканью. Полла с усилием отодвинула завесу, и открылся кусок стены с висящей посредине маской из червонного золота, таинственно поблескивающей в свете ламп. Это была посмертная маска Лукана. О том, что она находится здесь, знали только Полла и ее рабыни, вестиплики и кубикуларии, которым было строжайше запрещено кому бы то ни было о ней рассказывать. Но Полла всякий раз открывала завесу, когда испытывала потребность окунуться в темные воды прошлого и плавать в нем как в море.

– Ну вот, ты будешь доволен, мой единственный! – обратилась она к маске, протягивая руку и легонько гладя ее по щеке. – Я нашла того, кто скажет о тебе правду. И я опять иду к тебе… Принимай гостью! Если б ты знал, как я по тебе соскучилась!.. А ты? Ты ждешь меня?

Темные пустые глазницы маски смотрели на нее печально и строго. Полла вглядывалась в любимые черты и, напрягая внутреннее зрение, старалась представить мужа таким, каким увидела его впервые.

В тот осенний день, с которого все началось, – это был год третьего консульства Нерона [36] – она, тринадцатилетняя, так же рассматривала себя в зеркало и была решительно недовольна своим отражением. Щеки казались ей слишком толстыми и слишком розовыми, нос – как будто зажатым между ними. Глаза смотрелись сонными. Волосы, заплетенные, как того требовала бабушка Цестия, выглядели прилизанными и открывали уши. Вконец расстроенная, Полла отложила зеркало и побрела в дедовскую библиотеку. В чем еще найти утешение, как не в книгах? Там все девушки прекрасны, в них влюбляются боги и герои. Можно забыть о самой себе, о своих толстых щеках и прилизанных волосах и жить их жизнью или даже их бессмертием. В ту пору Полла очень увлекалась Овидием. Ее восхищали не только сами описанные поэтом превращения, но и переходы от мифа к мифу в «Метаморфозах» – то плавные, то неожиданные. А как трогал ее овидиевский рассказ о похищении Прозерпины! Юная богиня казалась ей ровесницей, почти подружкой, так что и ее забавы, и ее ужас Полла переживала почти как свои:

36

58 г. по Р.Х.

…Глубоководное есть от стен недалеко геннейскихОзеро; названо Перг; лебединых более кликовВ волнах струистых своих и Каистр едва ли услышит!Воды венчая, их лес окружил отовсюду, листвоюФебов огонь заслоня, покрывалу в театре подобно,Ветви прохладу дарят, цветы разноцветные – почва.Там неизменно весна. Пока Прозерпина резвиласьВ роще, фиалки брала и белые лилии с луга,В рвенье девичьем своем и подол и корзины цветамиПолнила, спутниц-подруг превзойти стараясь усердьем,Мигом ее увидал, полюбил и похитил Подземный —Столь он поспешен в любви! Перепугана насмерть богиня,Мать и подружек своих – но мать все ж чаще! – в смятеньеКличет. Когда ж порвала у верхнего края одежду,Все, что сбирала, цветы из распущенной туники пали.Столько еще простоты в ее летах младенческих было,Что и утрата цветов увеличила девичье горе!.. [37]

37

Пер. С.В. Шервинского.

Все это Полла, конечно же, знала наизусть. А еще там же, в библиотеке, она нашла маленькую книжечку стихов собственного деда. Да, там так и было написано: «Марка Аргентария песни». Ну не то чтобы песни, но греческие эпиграммы. Полла с детства хорошо говорила по-гречески, ее няня Хрисафия родом была афинянка. Разумеется, и чтение, которому обучал ее дед, далось ей легко. Начав читать дедушкины творения, она то и дело в смущении чувствовала, как кровь приливает к щекам, но чтение показалось ей увлекательным, а местами и утешительным:

Нет, не любовь это, если кто прекрасную видомЖаждет на ложе обнять, мудрым послушен очам.Если ж при виде дурнушки пронзен до самого сердцаИ в безумной груди терпит снедающий жар —Это и есть огонь любовный, а то, что прекрасно,Всем, кто способен судить, радует глаз красотой [38] .

Какие волнующие эпитеты прилагал дедушка к воспеваемым красавицам! «Мюропноос» – «миррой благоухающая», «эвисхиос» – «прекраснобедрая», «потейнэ» – «желанная»… И кто они, эти Ариста, Лисидика, Евфранта, Алкиппа… Там не менее десятка имен! Кто они – рабыни или меретрики? [39] И как терпела их строгая бабушка Цестия?

38

Перевод наш – Т.А.

39

Меретрика – meretrix – в Риме то же, что греческая гетера.

Полла воспитывалась у деда и бабки, родителей матери, в Фиденах, городке под Римом. Отец ее принадлежал к роду Випсаниев и состоял в родстве, хотя и весьма дальнем, со знаменитым Марком Агриппой. В этом роду и жило женское родовое имя Полла вместо Випсании – так звали сестру Агриппы и нескольких других женщин этой семьи. Випсании сильно пострадали при Клавдии от козней Мессалины. Отец Поллы, уже побывавший претором и стремившийся в консулы, был отправлен в изгнание в Фессалию, где и умер при невыясненных обстоятельствах. Полла тогда была грудным младенцем и помнить его не могла. Ее мать, Аргентария, вместе с нею на какое-то время вернулась к родителям, а потом вышла замуж вторично и жила в самом Городе. В новой семье у нее родились сыновья, а старшая дочь от первого брака так и осталась у ее родителей, дед сделался ее опекуном.

Марк Аргентарий был родом из испанской Кордубы, в юности приехал в Рим, где и обосновался, учился у многих риторов, в частности у Цестия, на дочери которого впоследствии женился. Сам он тоже стал ритором, имел учеников. В молодости писал эпиграммы по-гречески, с возрастом оставил это занятие, но любовь к поэзии, греческой и латинской, сохранил навсегда, а также сохранил вольно-поэтический взгляд на мир, далекий от приземленного здравого смысла. При взгляде на него легко было сказать «поэт»: он был смуглый и седой, с четким профилем, со стрижеными, но почти всегда излишне отросшими волосами, и порой вспыхивающим вдохновенным огнем в глубине тускнеющих от старости глаз.

Аргентарий поддерживал давние дружеские отношения с земляками: семьей Аннеев. По возрасту он был значительно моложе Аннея Сенеки Старшего, отца, и значительно старше его сыновей: старшего, Новата, усыновленного впоследствии Юнием Галлионом и взявшего его имя, среднего, Сенеки, и младшего, Мелы, – но дружил и с отцом, пока тот был жив, и с сыновьями, особенно с Сенекой Младшим. Сенека Старший записал кое-какие декламации Аргентария и включил их в числе прочих в свои воспоминания о риторах августовской эпохи, написанные по просьбе сыновей.

К внезапным появлениям в их доме Сенеки-философа Полла привыкла с детства, хотя он не особенно интересовал ее, как обычно не интересуют детей малознакомые важные взрослые. Как-то раз Сенека привез ей в подарок прекрасную куклу, деревянную, с тонко выделанными чертами лица, с гнущимися руками и ногами, одетую как настоящая матрона. Но куклу тут же отобрала бабушка Цестия и спрятала к себе в сундук со словами: «Детям своим будешь показывать!» Никакие доводы восьмилетней Поллы, что куклу ей гораздо больше хочется рассмотреть самой и показать подружкам, а не откладывать для каких-то будущих детей, которых, может быть, у нее еще и не будет, не подействовали. «Глупости! – отрезала бабушка. – Как это может у тебя не быть детей? Что ж наша девочка – хуже других?» Итак, кукла была погребена в сундуке для будущих поколений, а посещения Сенеки тем более перестали интересовать Поллу.

Собственная ее жизнь была скудна внешними впечатлениями; всех-то радостей, как у любой девочки из приличной римской семьи, редко-редко за хорошее поведение удостоиться того, чтобы взяли в театр или в цирк, иногда участвовать в религиозных церемониях: вместе со сверстницами славить Палладу в Квинкватрии [40] или нарядиться в пестрое платье на Флоралии [41] , – а чаще просто поиграть да поболтать с несколькими подружками, девочками из семейств своего же круга, с кем позволяли водиться взрослые. Все общение обычно сводилось к неизменной игре в дочки-матери, а по мере взросления – к обсуждению нарядов и украшений, кто у кого какие видел, да к мечтам об удачном замужестве. Полле со временем все это стало казаться скучным, так что основной источник радости и впечатлений она, едва научившись читать, открыла для себя в чтении дедовских книг, а также в попытках сравняться в знаниях с учениками деда.

40

Квинкватрии – праздник в честь Марса и Минервы 19–23 марта.

41

Флоралии – празднования в честь богини цветов Флоры с 28 апреля по 3 мая.

В тот день, привычно направляясь по узким полутемным проходам в библиотеку, Полла заметила хлопочущих слуг и, спросив о причине волнения, получила ответ, что у господина Марка [42] гостит господин Луций Анней Сенека. Полла незаметно проскользнула в библиотеку и, порывшись на полке, отыскала свиток с овидиевскими «Героидами», которые она тогда постепенно осваивала. Развернула и тихо, вполголоса, начала читать очередное письмо. Это оказалось послание Лаодамии к Протесилаю – как странно, что именно оно!

42

Называть господина первым именем (praenomen) со стороны слуг не фамильярность, как это может показаться современному человеку, а, наоборот, наиболее официальная форма.