День сардины

— Все знают, что есть разные классы.

— Все знают! — фыркнул он. — Да, конечно. Но только все это одно воображение. Ты и твои приятели можете собраться и составить касту, чин по чину, запомни это. Шайка стиляг, или как их там теперь называют, ничем не отличается от господ, которые на всех плюют и все теплые местечки прибрали к рукам. Надо только иметь немного воображения.

— Скажите, Джордж, а когда вы это поняли? — спросил я.

— Наверное, в окопах. Но на словах толком не мог бы объяснить. А знаешь почему? Там были жизнь и смерть, больше ничего, от этого воображение слабеет. Не все ли равно, кто провел тебя через «ничью землю», лишь бы назад вернуться в целости. Там не было ни классов, ни каст. Среди офицеров из господ были такие жалкие дурачки, что мы молили бога поскорей послать им пулю, покуда они нас всех не угробили. Кто остался жив, тот и выше других, класс не спасал от снаряда или от пули, так что это одно воображение.

— Но все в это верят, — сказал я.

— Неважно. Господа должны в это верить, из-за этого они и погубили столько хороших людей. Ради своей касты они должны нас морочить, иначе все полетит к чертям. А если они при этом морочат и себя, тут никакой разницы нету. Понимаешь?

Я ничего не понял и переменил разговор.

— А вот вы на той неделе сказали, что были мертвый, как это понимать?

— Ах, ты про это…

— Объясните, Джордж!

— Очень просто. Вместе с высотой 60 взорвали и меня. Во мне не осталось ничего стоящего, и вот тебе доказательство — я здесь. По всей справедливости я должен бы уже десять раз быть трупом. Но от меня ничего не осталось — нечего было убивать. Вот моя фамилия Бзэк — что в ней такого? — спросил он вдруг.

— Смешная фамилия.

— Смешная?

— Ну, странная.

— А у кого не странная? Взять хоть тебя: Артур Хэггерстон. Подумай сам. — Я подумал. — Разве это не так же смешно, как Бзэк?

— Еще смешней.

— То-то и оно. Всякая фамилия смешная, ежели поразмыслить. Фамилии давным-давно устарели. Они не подходят к брюкам, подтяжкам и телевизорам. Так какого же дьявола смеяться?

Я сказал, что не знаю.

— Правильно, не знаешь. Но одна фамилия как фамилия, а над другой ты смеешься — вот, скажем, над Бзэком.

— Я никогда не смеялся, Джордж, честное слово.

— Ну, не ты, так другие.

— Кто же?

— Многие. Знаешь ли ты, что люди, бывало, меняли фамилию, потому что их засмеивали совсем, проходу не давали.

— У нас этого никто не делал.

— Но такие случаи бывали. Вот, к примеру, мой племянник. Я вернулся с войны мертвецом. Жена померла от испанки. У моей сестры был сын, способный мальчик. Я тогда еще не пил. Откладывал каждый лишний пенс. Когда пришло время, помог ему поступить в университет. Ну, он поступил, и ему там было хуже, чем на войне. Он часто приезжал оттуда, но лучше бы ему не приезжать. Когда он был дома, я уходил — тогда и пить начал.

— Он, наверно, был снобом.

— Нет, он сбился с пути, вот в чем беда, и винил во всем свою фамилию. Видно, всякие умники его задразнили. А когда он кончил университет, то приехал и сказал, что сменил фамилию.

— А потом что?

— Ничего. Мы жили сами по себе, а он сам по себе; никто и не заметил разницы, только мы все реже его видели.

— А кем он работал?

— Учителем, — сказал Джордж. — И сейчас еще учительствует где-то здесь, в городе. Как увидит меня на улице — шасть на другую сторону. А от матери, заметь, так не бегает. Да только ей от этого не легче.

— Но… — начал я.

— Знаю, что ты скажешь: будь его мать мне сестрой, его фамилия была бы не Бзэк. Ошибаешься. Она была мне сестрой, и все же его фамилия была Бзэк… Может, именно в этом все дело.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Ну ладно, запускай дробилку, — сказал он наконец. — А над этим подумай. Самая смешная фамилия может много горя принести человеку.

Мы запустили дробилку, и все время я думал, что, может, это еще забавней, чем он предполагает, — а вдруг наш Кэрразерс-Смит тот самый Бзэк, только под другой фамилией? Если так, понятно, почему он тогда побежал. И, улучив минуту, я спросил:

— Джордж, а какую фамилию он взял?

— Ты что, знаешь его?

— Может быть.

— И думаешь, я тебе скажу? Как бы не так… Надо хоть от этого его уберечь.

— Не Кэрразерс-Смит?

Глаза у него опять словно остекленели.

— Можешь пытать хоть до судного дня, все равно не скажу ни да, ни нет.

Немного погодя он спросил:

— Какая, ты сказал, фамилия?

— Кэрразерс-Смит.

— Ну нет, он, конечно, тщеславный был, но все же не настолько [7] , — сказал Джордж. — Да у нас в городе такими фамилиями пруд пруди.

7

Кэрразерс — известная в Англии аристократическая фамилия, Смит — распространенная простонародная.

Больше я не вытянул из него ни слова. Было время, когда мне доставила бы удовольствие мысль заявиться на «Свалку», подойти к Кэрразерсу-Смиту и шепнуть: «Здорово, Бзэк…» Просто чтобы увидеть, как Он психанет. И еще, пожалуй, убедиться, что это действительно он. Но теперь — нет. Довольно я перевидал всяких мертвецов, ну их к свиньям. Часто я думаю о том, как бы я чувствовал себя, сменив фамилию. Скажем, стал бы называться Тони Кэртис [8] . Наверно, как арестант, выпущенный на волю под честное слово. Убегать — вообще удовольствие маленькое, а тем более от своей фамилии. Пускай даже эта фамилия Бзэк. Да и нет в ней ничего особенного. Он все это просто выдумал. Или слишком уж натерпелся.

8

Известный американский киноактер.

2

Ребята тем временем у нас подобрались. Всего человек пятнадцать, но никогда нельзя было рассчитывать, что соберутся все, а неприятности, как назло, случались, когда нас было мало. Правда, не очень-то часто они и случались. Как-никак драка в «Риджент» многому научила и нас и портовых.

С тех пор мы не вылезали за пределы своего района. Да и то у границ было небезопасно, так что мы старались держаться в центре, где всегда можно было найти, чем заняться. Иногда мы выпивали понемногу, если бывали при деньгах, раза два в неделю ходили в кино, а не то околачивались возле молочного кафе или собирались в старой литейной, где, не найдя лучшего места, оборудовали свой штаб. По субботам ходили на танцы. В общем тоска зеленая.

Мы гордо щеголяли в своей субботней форме — диагоналевые брюки, ботинки на толстой подошве, непромокаемые куртки и узкие красные галстуки. Об одежде мы очень заботились. Конечно, это было пустое зазнайство, но тут уж Носарь слышать ничего не хотел. Он был ярым поборником дисциплины. «Все должно быть в лучшем виде, а не то…» Правда, мне он никогда слова не сказал, потому что я очень следил за своим костюмом. Мы с ним подружились, но между нами всегда оставалось некоторое расстояние. Мне нравилось, что у него есть чувство юмора. Кроме того, я видел его в драке и уважал за храбрость. А он без меня шагу ступить не мог. Он задумывал всякие планы, я разрабатывал их во всех подробностях.

Он отлично умел принимать быстрые решения — помните, в «Риджент» он все разыграл, как по нотам, а дальние стратегические замыслы подсказывал ему я. Взять хоть нашу штаб-квартиру. Сначала пришлось его уговаривать, но я настоял на своем. Там была старая кладовка, мы ее вычистили и приладили запор на дверь. Притащили туда для Носаря стол и стул. Остальные сидели на ящиках из-под апельсинов. У нас был даже старый граммофон и целая куча пластинок, которые мы выпросили, взяли взаймы или просто стибрили. Пластинки были вшивенькие: какие-то хмыри долбали вещи двадцати или тридцатилетней давности — мы их ставили только для смеху. Скажем, «Эми, бесподобная Эми»-про женщину, которая перелетела Атлантический или еще какой-то там океан и побила все рекорды. Но были и другие, из южных штатов, например Луис Армстронг, Фэтс, Уоллер, Джелли Ролл Мортон, братья Миллз и еще навалом. Мы любили старый добрый джаз. Могли сидеть, обхватив коленки, хоть до утра, особенно если удавалось раздобыть бутылку-другую пива и сигареты, но и это не обязательно. Хорошие были вечера. Может быть, лучшие в моей жизни.