День статистика

чувствительный -- просто не мог себе этого позволить,-- но порой

его и самого угнетала его профессия,

Он опять пошел бродить по саду, нюхал розы и желтофиоли. В

Америке он желтофиолей никогда не видал; какой у них пряный,

экзотический аромат... так пахнет цветущий табак, а может быть

(вдруг подсказало воображение), травы, которыми пользовались для

бальзамирования в Древнем Египте.

Потом его позвала горничная. Опять провела через столовую и

дальше, по длинной и просторной, сворачивающей под прямым углом

галерее с камином из шлифованного камня и стеной, сплошь

уставленной книжными полками, к лестнице. На втором этаже

помещалась спальня хозяина дома. Уиберг шагнул к двери.

– - Осторожно, сэр! Голову!
– - крикнула девушка, но опоздала, он

не успел нагнуться и ушиб макушку. В комнате раздался смешок.

– - Вам не первому досталось,--произнес мужской голос.--Если

несешь сюда кой-что за пазухой, лучше поостеречься, черт подери.

Ударился Уиберг не сильно и тотчас про это забыл.

Эдмунд Джерард Дарлинг в теплом клетчатом халате, опираясь на

гору подушек, полусидел в огромной постели -- на пуховой перине,

судя по тому, как глубоко утонуло в ней худое, слабое тело. Все

еще внушительная грива волос, хоть они и поредели надо лбом по

сравнению с последней фотографией, что красуется на

суперобложках, и все те же очки -- стекла без оправы, золотые

дужки. Лицо его, лицо старого патриция, несмотря на болезнь, чуть

пополнело, черты отяжелели, появилось в них что-то от доброго

дядюшки--странно видеть это выражение у человека, который почти

шестьдесят лет кряду в критических статьях немилосердно бичевал

своих собратьев за невежество, за незнание самых основ родной

литературы, не говоря уже о литературе мировой.

– - Для меня большая честь и удовольствие видеть вас, сэр,-

сказал Уиберг, доставая записную книжку.

– - Жаль, что не могу отплатить такой же любезностью,-- отозвался

Дарлинг и указал гостю на глубокое кресло.-- Впрочем, я давно уже

вас поджидаю. В сущности, мысли мои занимает только один

последний вопрос, и я был бы весьма признателен вам за прямой и

честный ответ... разумеется, если вам позволено отвечать.

– - Ну конечно, сэр, к вашим услугам, В конце концов, я ведь тоже

пришел задавать вопросы. Спрашивайте.

– - Кто вы?--спросил писатель.--Только предвестник палача или

палач собственной персоной?

Уиберг смущенно, через силу усмехнулся.--Право, я вас не понимаю

сэр. Но он прекрасно понял. Непонятно было другое: откуда у

Дарлинга сведения, которые помогли додуматься до такого вопроса?

Все десять лет важнейший секрет Службы Контроля охранялся самым

тщательным образом.

– - Если вы не желаете отвечать на мой вопрос, так и мне на ваши

отвечать необязательно,--заметил Дарлинг.--Но не станете же вы

отрицать, что у вас в кармане лежит мой некролог?

Обычное подозрение, Уибергу не раз приходилось с ним

сталкиваться, и проще простого было ответить словно бы прямо и

чистосердечно.

– - Да, правда. Но ведь вы, конечно, знаете, что у "Таймс", да и у

каждой большой газеты и крупного агентства печати заготовлены

некрологи на случай несчастья с любым выдающимся деятелем, с

любой знаменитостью. Естественно, время от времени наши сведения

приходится подновлять; и, естественно, каждый репортер, когда его

посылают брать у кого-нибудь интервью, для справок в них

заглядывает.

– - Я и сам начинал как журналист,-- сказал Дарлинг.-- И прекрасно

знаю, что большие газеты обычно поручают такую пустяковую работу

новичку, молокососу, а вовсе не специальному корреспонденту за

границей.

– - Не всякий, у кого берут интервью, удостоен Нобелевской

премии,-- возразил Уиберг.-- А когда нобелевскому лауреату

восемьдесят лет и сообщалось, что он болен, взять у него

интервью, которое может оказаться последним,-- задача отнюдь не

для молокососа. Если вам угодно, сэр, считать, что цель моего

прихода всего лишь освежить данные некролога, я бессилен вас

переубедить. Пожалуй, в моем поручении есть и нечто зловещее, но

вы, конечно, прекрасно понимаете, что это в конечном счете можно

сказать почти обо всякой газетной работе.

– - Знаю, знаю,-- проворчал Дарлинг.-- Стало быть, если вами

сейчас не движет желание выставить себя в наиблагороднейшем

свете, понимать надо так: уже одно то, что ко мне прислали не

кого-нибудь, а вас, есть дань уважения. Верно?

– - Н-ну... пожалуй, можно это определить и так, сэр,--сказал

Уиберг. По правде говоря, именно так он и собирался это

определить.

– - Чушь.

Уиберг пожал плечами.

– - Повторяю, сэр, не в моей власти вас переубедить. Но мне очень

жаль, что вы так поняли мой приход.

– -А я не сказал, что понимаю ваш приход так или эдак. Я сказал -

чушь. То, что вы мне тут наговорили, в общем верно, но к делу не

относится и должно только ввести в заблуждение. Я ждал, что вы

скажете мне правду, надо полагать, я имею на это право. А вы

преподносите мне явный вздор. Очевидно, вы всегда так

заговариваете зубы неподатливым клиентам.

Уиберг откинулся на спинку кресла, его опасения усиливались.

– - Тогда объясните, пожалуйста, сэр, что же, по-вашему, относится

к делу?

– - Вы этого не заслужили. Но какой смысл умалчивать о том, что вы

и сами знаете, а я как раз и хочу, чтобы вы все поняли,--сказал

Дарлинг.--Ладно, пока не станем выходить за рамки дел газетных.

Он пошарил в нагрудном кармане, вынул сигарету, потом нажал