День триффидов

Он наклонил голову.

– Всемогущий и всеблагий Господь наш…

Сказав «Аминь», он затянул псалом. После песнопений собрание разбилось на группы, слепые взялись за руки, и четверо зрячих девушек повели их из зала.

Я закурил сигарету. Коукер тоже рассеянно взял у меня одну, не сказав ни слова. К нам подошла девушка.

– Вы нам поможете прибрать со стола? – спросила она. Мисс Дюрран, мне кажется, скоро вернется.

– Мисс Дюрран? – повторил я.

– Она наш руководитель, – объяснила девушка. – Свои дела вы уладите с нею.

О том, что мисс Дюрран вернулась, нам сообщили часом позже, когда почти стемнело. Мы нашли ее в маленькой комнате, похожей на кабинет, освещенный всего двумя свечами на столе. Я сразу узнал в ней ту смуглую женщину с тонкими губами, которая выступала против профессоров на собрании в университете. Когда мы предстали перед ней, все ее внимание сосредоточилось на Коукере. Выражение ее лица было не более дружелюбным, чем неделю назад.

– Мне сообщили, холодно произнесла она, разглядывая Коукера, словно кучу отбросов, – мне сообщили, что вы тот самый человек, который организовал нападение на университет.

Коукер подтвердил и ждал продолжения.

– Тогда я должна сказать вам раз и навсегда, что в нашей общине мы не признаем грубой жестокости и не собираемся ее терпеть.

Коукер слегка улыбнулся. Затем он ответил на исконном говоре средних классов:

– Все зависит от точки зрения. Разве вы можете судить, кто был более жесток: тот, кто осознал свою ответственность перед настоящим и остался, или тот, кто осознал свою ответственность перед будущим и ушел?

Она продолжала пристально смотреть на него. Выражение ее лица не изменилось, но было очевидно, что в эту минуту меняется ее мнение о Коукере. Она явно не ожидала ни такого ответа, ни такой манеры держаться. Оставив на время эту проблему, она повернулась ко мне.

– Вы тоже в этом участвовали? – спросила она.

Я объяснил ей, что играл во всем этом несколько пассивную роль, и задал ей вопрос в свою очередь:

– Что случилось с Микаэлем Бидли, с Полковником и остальными?

Это ей не понравилось.

– Они уехали куда-то в другое место, – сказала она резко. – Здесь у нас чистая благопристойная община в правилах… в христианских правилах, и мы намерены держаться этих правил. У нас нет места людям развратным. Разложение и неверие послужили причиной большинства несчастий мира. Те из нас, кого пощадила катастрофа, обязаны создать общество, в котором это не повторится. Циник, умник пусть знает, что здесь он не нужен, какие бы блестящие теории он ни выдвигал, чтобы замаскировать свою распущенность и свой материализм. Мы христианская община, и мы намерены таковой остаться, – она с вызовом посмотрела на меня.

– Значит, вы разделились? – сказал я. – Куда же направились те?

Она жестко ответила:

– Они отправились дальше, а мы остались здесь. Только это и имеет значение. Постольку, поскольку они не вмешиваются в наши дела, они могут зарабатывать себе вечное проклятье, где им угодно и как им угодно. А они будут прокляты, в этом я не сомневаюсь, раз им вздумалось считать себя выше законов божеских и человеческих.

Она завершила эту декларацию щелчком челюсти, который дал мне ясно понять, что дальнейшие вопросы будут пустой тратой времени. Затем она повернулась к Коукеру.

– Что вы умеете делать? – спросила она.

– Много чего, – ответил он спокойно. – Для начала я буду помогать всем понемногу, пока не увижу, где я полезнее всего.

Она была слегка ошарашена. Ясно было, что она намеревалась принять решение и дать руководящие указания. Но она передумала.

– Хорошо, – сказала она. – Осмотритесь и приходите ко мне поговорить завтра вечером.

Но от Коукера не так-то легко было отделаться. Он пожелал узнать о размерах поместья, о численности общины, о проценте зрячих и о массе других вещей. И он узнал.

Прежде чем мы ушли, я задал вопрос о Джозелле.

Мисс Дюрран нахмурилась.

– Знакомая фамилия. Где же я ее?.. О, это она выступала за консерваторов на прошлых выборах?

– Не думаю, она… э… написала одну книгу, – сознался я.

– Она… – начала мисс Дюрран. Затем я увидел, что она вспомнила. – О-о, та самая?.. Ну, знаете, мистер Мэйсен, не думаю, чтобы подобная особа пожелала связать свою судьбу с такой общиной, как наша.

В коридоре Коукер повернулся ко мне. Я увидел в сумерках, что он ухмыляется.

– Царство гнетущей ортодоксии, – заметил он. Усмешка исчезла, и он добавил: – Удивительный тип, знаете ли. Гордыня и предрассудки. Она нуждается в помощи. Она знает, что чертовски нуждается в помощи, но ничто не заставит ее в этом признаться.

Он задержался возле открытой двери. Было уже темно, и в комнате почти ничего нельзя было разглядеть, но мы знали, что это мужская спальня.

– Хочу переброситься с этими ребятами парой слов. Увидимся позже.

Он шагнул в комнату и весело поздоровался: «Здорово, приятели! Как делишки?» Я посмотрел ему вслед и вернулся в обеденный зал. Единственным источником света там были три свечи, поставленные рядом на столе. Возле свечей сидела девушка и с неудовольствием вглядывалась в какую-то штопку.

– Хэлло, – сказала она. – Ужасно, правда? Как это в старину умудрялись что-нибудь делать по вечерам?

– Не такая уж это старина, – возразил я. – И это наше будущее, а не только прошлое… если кто-нибудь научит нас делать свечи.

– Да, пожалуй. – Она подняла голову и оглядела меня. – Вы приехали сегодня из Лондона?

– Да, – признался я.

– Там сейчас плохо?

– Лондону конец, – сказал я.

– Наверно, вы видели там ужасные вещи, – предположила она.

– Видел, коротко сказал я и спросил: – Вы давно здесь?

Она охотно обрисовала мне положение.

Во время нападения на университет Коукер захватил почти всех зрячих. Осталось несколько человек. Она и мисс Дюрран были среди тех, кого Коукер упустил. На следующий день мисс Дюрран взяла командование на себя, но не совсем преуспела в этом. О немедленном отъезде из Лондона нечего было и думать, так как только один из оставшихся мог водить грузовик. Весь этот день и большую часть следующего они вынуждены были возиться со своими слепыми почти так же, как я со своими в Хэмпстеде. Но вечером следующего дня вернулись Микаэль Бидли и двое зрячих, в ночью в университет прорвались еще несколько человек. К полудню третьего дня у них уже набралось с десяток водителей. Тогда они решили, что благоразумнее выезжать немедленно, нежели ждать и гадать, вернутся ли остальные.

Тиншэм-менор был выбран пробным пунктом назначения по предложению Полковника. Полковник знал это место и утверждал, что оно полностью, отвечает требованиям компактности и изоляции.

Группа была очень разношерстная, и ее руководители отлично сознавали это. На следующий день после прибытия в Тиншэм состоялось собрание. По количеству участников оно было малочисленнее, чем тогда в университете, но во всех других отношениях почти такое же. Микаэль и его сторонники объявили, что сделать предстоит очень много и что они не намерены тратить свою энергию на умиротворение субъектов, погрязших в дешевых предрассудках и готовых ссориться по пустякам. Слишком велика задача, и слишком прижимает время.