Денежный семестр

– Наоборот! – гордо сообщила я. – Он поведал, что хочет бросить институт и заниматься танцем. Это явно благотворное влияние Мариинки.

– Вообще-то, – заметила Настя, – я всегда полагала, что цель преподавателя прямо противоположная. Заинтересовать своим предметом, а не отвращать от него.

– Ты считаешь, Кубикова требовалась отвращать? – пожала плечами я. – Ему при виде формул хочется умереть. Так что с него подозрения сняты.

– Какие подозрения? – живо вмешался беседовавший до того с Ники по-английски Леша.

Настя сделала страшное лицо.

– Что он ходит в Мариинку, чтобы получить у меня зачет, – неохотно соврала я и тут же поправилась: – То есть он и впрямь ходил ради этого, но не по своей инициативе, а по маминой.

– А что же он к тебе не подходил? – подозрительно прищурился Леша.

– Уверяет, что до смерти меня боится, – призналась я.

Это сообщение почему-то успокоило моего неприставучего кавалера, и он довольно кивнул.

Впрочем, мне было не до сложностей его психологии. Я с замиранием сердца ждала знаменитой диагонали второго акта. Мирта, повелительница виллис, манит к себе Альберта, и тот, повинуясь волшебной силе, через всю сцену движется к ней, хоть и знает, что это принесет ему смерть. Рузиматову каким-то загадочным образом удается передать борьбу героя. Я ведь прекрасно понимаю, что танцовщик делает все по собственной воле. Тем не менее Альберт Рузиматов приближается к Мирте, прямо-таки физически преодолевая собственное сопротивление. Он тянется назад, а его влечет вперед… Это одна из моих любимых сцен.

И вот вожделенный миг настал. Не успела я ахнуть, как Альберт вдруг поднялся в воздух и за одно мгновение… даже не знаю, как назвать… скажем – оказался на другом конце сцены. Он считал свою вину перед Жизелью столь огромной, что даже не боролся. Я не возражаю, это тоже замечательно. Но оно произошло с такой колдовской скоростью, что я не успела насладиться.

И тут я доказала, что и сама не лыком шита. Диагональ повторяется дважды. Я сосредоточилась и замедлила собственное внутреннее время. Ненадолго, однако сумела – уж очень мощным был стимул. И во время второй диагонали я с упоением и болью смотрела на медленный, волшебный полет.

После спектакля Ники отозвал меня в сторону.

– В Германии я встретил одного вашего знакомого, – таинственным шепотом сообщил он.

– Кого?

– Его зовут Кнут.

– Кнут? – обрадовалась я. – И как у него дела?

Ники странно ухмыльнулся:

– В целом хорошо. Но его мучает совесть. Узнав, что мы с вами друзья, он обратился ко мне. Я обещал с вами поговорить.

И Ники ухмыльнулся еще шире. Я была заинтригована:

– О чем поговорить?

Ники произнес спич настолько сложный, что я поняла – без Насти не обойтись. С Настей подошли и Маша с Лешей.

– Кнут уверяет, что Россия – страна безумцев, и безумие это заразительно. Теперь он излечился и сам в ужасе оттого, что совершил, – перевела Настя.

В мою душу закралось подозрение:

– Это он похитил мой сизис? У него же есть собственные результаты!

– Похитил сизис? – изумился Ники. – Что вы, наоборот. Он подарил вам туфли. Правильно сделал, они очень вам идут.

– П…подарил туфли? – пролепетала я. – Кнут? Погодите… но почему? Почему было не сделать этого прямо? И зачем похищать кроссовки? Ничего не понимаю.

– Кнут и сам теперь не понимает. Ему хотелось сделать вам подарок, но он боялся, вы его не примете. Он вообще вас очень боялся. А если вам больше не в чем будет идти, то придется надеть. Вот он и выкинул ваши кроссовки.

Я сосредоточилась. Да, физически Кнут вполне мог это осуществить, а психологически… много я знаю о психологии человека, у которого не разобрать ни единого слова?

– Но ведь он вскоре уехал, – попыталась уяснить я, – так? Туфли – это все?

– Не совсем, – заметил Ники, перестав улыбаться. – Мне очень жаль милую даму из Математического института. Она сейчас здорова?

– Вполне. Но не Кнут же спихнул ее со стремянки!

– Перед отъездом Кнут попросил своего знакомого, который здесь учится, поговорить с вами по-русски. Все-таки английский вам обоим неродной, и Кнут надеялся – может, с вашей стороны тут какое-то недопонимание. Я знаю этого парня, его зовут Ральф. Такой застенчивый, с бородой. Немного заикается, особенно когда говорит по-русски. Он долго не решался к вам подойти, а потом решил, что на конференции удобнее всего. Только он перепутал вас и ту даму… почему-то он думал, вместо нее обязательно должны быть вы. Заговорил с нею, но на него напало заикание. В этом случае положено делать специальные голосовые упражнения.

– Фонационный тренинг! – вскричала я.

– В общем, она испугалась и упала, а он в панике убежал. Правда, тут же вернулся ей помочь, но увидел, что ей уже помогает Игорь. Теперь Ральф тоже в Германии и за компанию с Кнутом удивляется, как он мог так глупо себя вести. Немцы, они слишком нормальны. Их даже Россия толком не берет. Не то что мы, японцы. Мы очень любим русский балет! У меня сколько времени до самолета?

Времени оставалось в обрез. Ники сел в такси, а мы, ошарашенные, побрели на метро. Особенно ошарашен был Леша, поскольку вообще ничего не понял. Я страшно хотела обсудить ситуацию, но Настя указала мне на него глазами и не дала раскрыть рта. Пришлось думать молча.

Итак, собака Баскервилей оказалась мифом, эльфы тоже. Кнут, заразившись от меня помешательством, выкинул мои кроссовки, дабы я приняла от него в подарок туфли. Возможно, даже говорил мне что-нибудь об этом, да я не сумела разобрать. В какой-то момент до Кнута дошло, что его английского я не понимаю. Он попросил поговорить со мной застенчивого бородача. Бородач долго не решался, а потом выбрал день начала конференции, зная, что я должна с утра вешать шторы. Вопрос штор обсуждался крайне широко. Дабы избавиться от заикания, принялся выть – мне ли не знать, сколь сильное это производит впечатление на неподготовленного слушателя. Бедная Ирина Сергеевна, которая и без того волновалась, заработала себе на этом сердечный приступ…

И что дальше? Сизис ведь явно украл кто-то другой? И звонят мне сейчас не иностранцы.

Что-то прояснилось, но все равно ничего не ясно…

– Да, чуть не забыл, – неожиданно остановился Леша перед тем самым проулком, в котором мы намедни обнаружили бандита. – Сегодня ведь Рождество.

Он вынул из сумки три киндер-сюрприза и роздал нам. Причем, как я заметила, прежде чем отдать сувенир Насте, словно бы поколебался. Недолго, но все же. За что он так ее не любит? Не за проницательность же, правда? В смысле причисления его к инопланетянам.

Мы выразили искренний восторг.

– И всем по порядку дает шоколадку, – не могла не процитировать любимые стихи Маша.

– И ставит, и ставит им градусники, – не столь кстати добавила я.

Что поделаешь, если я обожаю эту строчку! Я так и вижу обезьянок, от сунутых под мышку градусников мгновенно обретающих здоровье. Откровенно говоря, мне этот способ лечения душевно близок, и в трудную минуту я всегда к нему прибегаю. При плохом самочувствии я измеряю температуру и, если она нормальная, с упреком сообщаю себе: «Никакая это не болезнь, матушка, а обыкновенная лень!» И возвращаюсь к делам. Если же температура повышенная, я нежно говорю: «Тебя, бедненькую, за лень ругают, а ты ведь больна, а больным нельзя изнуряться». И, бросив все, ложусь на тахту с детективом.