Деньги или закон
Шрифт:
– Станислав – несчастный извозчик, ему, пожалуйста, томатный сок, – сказал Крячко.
– Сей момент, – официантка кивнула и убежала.
– Так вот, учила я тебя, учила, а ты в бар вошел, не на бутылки взглянул, а быстро людей пересчитал, – усмехнулась Катя. – И за стол вы все садитесь одинаково, в угол, лицом к двери, словно атаку отражать собираетесь.
– Ты права, Катюша, такие мы солдатики оловянные. Так у тебя в отношении Сергея конкретные соображения имеются?
– Что он у кого-нибудь из своих девок заляжет, возможно. Вопрос, у кого именно? Я ведь его плохо знаю. Но я ему не завидую, надо очень крепкую подругу иметь. А где такую
Станислав поморщился.
– Чего ты скривился, сейчас жизнь человека плевка не стоит, а свидетели никому не нужны, – уверенно закончила она.
– Катюша, не стоит употреблять жаргонные словечки, тебе они не к лицу, – сказал Станислав.
Она зло прищурилась, собралась сказать обидное, лишь рукой махнула.
– Ладно, живи. Я знаю, где он может схорониться. Только вам мой совет не поможет, там его не найти.
– Ты скажи, а мы станем решать, найти или нет.
– Сторожем на даче. На зиму хорошие дачи не заколачивают, а селят охранника, кормят и еще деньги платят.
– Катюша, сейчас на дворе август, – Станислав понимал. Катюша права, если людям охранник нужен, они его и летом возьмут, лишь бы он на осень и зиму остался, спросил: – А среди твоих знакомых богатей имеются?
– Среди моих знакомых бессовестные оперативники в основном. Они на клещей похожи, вопьются, так только с мясом оторвать возможно.
– Ну, извини, – Станислав хотел поцеловать Кате руку, но она отстранилась.
– Ты хоть помнишь, кто меня, соплячку, блатным словечкам обучал? – Катя позвала подругу и заказала второй стакан джина.
Гуров встретил Марию после спектакля, наполнил ванну, взбил пену, уложил актрису отдыхать, сам рядом устроился на табуретке и вел разговор, почти дублирующий беседу Станислава.
– Я отлично помню героя, – говорила Мария, сдувая мыльные пузырьки. – Приятель покойного Игоря, довольно сексапильный тип, уверенный в себе чрезмерно. Месяц с лишним назад он сделал мне заманчивое предложение, но мы не сошлись в цене.
Гуров тряхнул головой, задал совершенно идиотский вопрос:
– Какое предложение, почему я об этом не знаю?
Мария фыркнула, нырнула под пену, когда она появилась на поверхности и отирала лицо, он уже сообразил, какую глупость сморозил, холодно заявил:
– Да я ему кости переломаю!
– Мысль интересная, – Мария старалась не улыбаться. – Однако предупреждаю, если ты собираешься ломать кости всем мужчинам, которые в той или иной форме делают мне подобные предложения, тебе следует срочно устроиться в Думу.
Гуров был явно не в форме и спросил:
– А в Думу зачем?
Мария не выдержала, расхохоталась и обрызгала его так, что он выскочил из ванной, из-за двери спросил:
– Ты намекаешь, что мне будет необходима депутатская неприкосновенность?
– Если милиционеры это считают намеком, то я намекаю. Хочешь знать, что мне сегодня сказали в театре?
– Стреляй!
– Мне очень мягко
намекнули, – Мария выдержала паузу, – что у меня изменилась манера разговаривать. Я начала говорить короткими фразами, делать паузы, порой не отвечаю на вопросы. Тебе такая речь никого не напоминает? Я решаю, может, пока не поздно, сменить место работы, получить пистолет и наручники?– Я пошел готовить ужин. Могу предложить…
– Извините, господин полковник, понимаю, младшим по званию не положено перебивать. Однако. Дорогой мой, я сегодняшний ужин пропускаю, иначе мне придется перешивать театральные костюмы. С повседневной одеждой я как-то ловчу, но когда приходится надевать тряпочки, сшитые на меня два года назад, то жизненные реалии в виде грудей, живота и задницы рвут театральный реквизит.
Из солидарности Гуров тоже отказался от ужина, чай без сахара они пили в гостиной.
– Расскажи, что нового в театре?
– Как обычно, нет денег на новую постановку, – ответила насмешливо Мария. – Тебе интересно?
– Так вы не будете ставить новую пьесу? – спросил он, чтобы показать, что в курсе ее проблем.
Зазвонил телефон.
– Есть мнение, что Черт может оказаться на даче охранником, – сказал Станислав.
– Мысль интересная, – ответил Гуров. – Но не новая.
– Извини, Лев Иванович, – ответил Станислав. – Я как тот петух, что прокукарекал, а там хоть не рассветай.
– Спасибо, и береги эту девочку, – Гуров положил трубку, повернулся к Марии. – Слушай, у тебя нет знакомых с зимней дачей и охранниками?
– Да ну тебя… – Мария поднялась, подтянула халат, направилась в спальню. – Если тебе не трудно, переночуй на диване.
– Мне несложно переспать и на пожарной лестнице, – ответил Гуров, глядя на закрывшуюся дверь спальни, хотел что-то добавить, но слов не нашел.
Дача. Дача. Да. Интересно. Люди ставят дворцы и не живут в них. Естественно, нужна охрана, иначе разворуют все к чертовой матери. Совершенно незнакомого человека в дом не пустят, нужна рекомендация. Легкие девочки Екатерины в таком вопросе не годятся. Мы уже искали дачу, и не одну… памяти никакой, что это за сыщик, не помнящий, что делал вчера.
Гордость и мужское достоинство – это хорошо, только когда не в ущерб делу. Он тихонько постучал пальцем в дверь спальни, вошел. Мария, конечно, читала какой-то сценарий, положила на одеяло, смотрела вопросительно.
– Что сказать желаете?
– Совершенно нечего. Занимаюсь я никчемным делом, но так как завязаны в нем деньги большие, то и люди привлечены соответствующие. Валентина ранили, постороннюю женщину ранили.
– Тебе надобно кому-то пожаловаться?
– Пожаловаться? – переспросил Гуров, посмотрел Марии в глаза долго-долго, так что она, отведя взгляд, махнула перед лицом ладонью сердито.
– Уйди от меня, словно наговор посылаешь.
– Не бойся, сама ведьма.
Оба не шутили, в словах звучала тоска.
– Любимая, за все в жизни приходится платить. Старо? Избито? Удел истины! Люди повторяют и повторяют, однако и не помнят об этом… Знаешь, когда я был маленьким, я слыл ужасным фантазером. У меня было много фантазий, одна такая, будто я могу найти нужного человека в любое мгновение. Стоит сосредоточиться, и я вижу, где человек стоит, что делает. Это когда мы в прятки играли. Когда я вырос, понял, что некоторые фантазии лишь кажутся безобидными, интересными, на самом деле они страшные, и Бог ограничил наши возможности из милости, и желать большего, значит, попасть прямо в ад.