Деньги или закон
Шрифт:
– Полный порядок? – она вынула из сумочки зеркальце, осмотрела себя, вздохнула. – Лет бы пятнадцать, где ты раньше был?
– Кто старое помянет… Меня интересует женщина, ты ее видела, лет тридцати пяти.
– Кривоногая страхолюдина? Поняла, завтра к вечеру буду готова.
– Ты меня не поняла. Катюша. Это не разовое задание, ты не вернешься туда.
– Ха! Ты имеешь в виду шмотки и весь прикид?
– И забудь эти слова.
– Ладно, гони штуку зеленых, сделаю.
Гуров вышел из-за стола, усадил женщину на место Крячко, посмотрел ей внимательно в глаза. Катерина покраснела.
– Катюша,
– Вы меня за границу готовите? – женщина растерялась.
– Нет. Хотя, – Гуров пожал плечами, – черт его знает, может, придется и выехать.
– Да я судимая…
– Ничего не знаю, не слышал, меня ваше прошлое не касается.
Когда Станислав проводил Катерину и вернулся, то с порога спросил:
– Ну, как?
– Трудно сказать, меня больше всего беспокоит ее речь.
– А меня волнуют ее старые связи.
– Это ты брось. Сегодня все смешалось. Столько проституток выходит замуж за иностранцев, за разбогатевших бандитов. Наша девушка – песчинка на барханах Сахары.
– Ты собираешься с ней в ресторан?
– С ней в ресторан пойдешь ты, а я пойду с Марией, мы будем сидеть с тобой порознь. По моим данным, сестренка Тура завтра собирается посетить «Космос».
Вечером в ресторане Гуров увидел Екатерину и в первый момент ее не узнал. Только взглянув на Станислава, который шел, смешно задрав подбородок, явно гордясь своей спутницей, сыщик подумал, что выбор сделан правильно.
– Хороша, только излишне напряжена, волнуется, словно новичок на премьере, – сказала Мария.
– А может, она в таком ресторане впервые в жизни, – как бы оправдываясь, произнес Гуров.
– Смотри, вон те двое ее знают. У Станислава могут быть неприятности.
Гуров лишний раз поразился наблюдательности Марии.
– Ну мало ли у кого бывают неприятности…
– Надеюсь, ты не собираешься ввязываться?
– Ну разве что к тебе пристанут вон те, за соседним столиком. Слюни-то рекой текут.
На сестру Турова никто внимания не обращал, ее спутником был загорелый красавец, атлет лет тридцати, который старательно ухаживал за своей дамой. Она же смотрела насмешливо, и он вскоре заскучал.
В зале появился Валентин Нестеренко – он стоял в стороне, изучал публику, потом сразу направился к столику, за которым сидели те двое мужчин, которых заметила Мария. Валентин сел за столик:
– Барсук, от тебя нарами пахнет, а ты думаешь, как заново?
– Не старые времена, начальник…
– А в старые ты за чужое чалился? – перебил Нестеренко. – Или ты диссидентом был, а не гоп-стопником?
– Обижаешь, начальник. – Барсук сменил тон.
– А вас к столу не приглашали… – начал было его сосед, но Барсук перебил:
– Умолкни, Лебедь. Мы что-нибудь сделали не так?
– Все так: ты Катюшу Сметанину никогда не знал, в глаза не
видел, – сказал Нестеренко. – Понял?– Вы какое-то имя назвали, начальник? – Барсук оказался прирожденным актером, на лице у него появилось искреннее изумление. – Вы о ком?
Нестеренко стер ладонью улыбку:
– Сережа, по одежде и закуске вижу – ты опустился в старое болото. Ладно, живи, как живешь, только срок тебя ждет.
Мария восхищенно наблюдала за Нестеренко.
– Газеты пишут, что вас, как кур, режут, а твой Валентин с двумя бандитами разговаривает, словно завуч с пятиклассниками.
– Профессионал, – уважительно ответил Гуров.
По залу прошла Катерина, остановилась у столика Туровой, пошутила, Турова улыбнулась, ее партнер громко захохотал.
– Воспитанная дама и выдержанна, – заметила Мария. – А что, она тоже из ваших? Что это вы гуртом в одном кабаке?
– А сегодня день милиции, – отшутился Гуров.
– Ладно, полковник, не темни. Кто эта дама?
– Сестра клиента.
– Значит, бриллианты в ушах настоящие.
– Ах, Маша, не устаю тобой восхищаться.
– Серьезно? А чего? Я талантливая.
– Я тоже.
– Ты прелесть, Гуров, не устаешь говорить глупости.
Вечер закончился без происшествий. Катюша не очень уверенно сообщила, что Елена – женщина нормальной ориентации и, судя по всему, не очень счастливая.
На следующий день Гуров отправился в больницу к Турову.
Было воскресенье, неожиданно в палате Турова появился новый «анестезиолог» и заявил, что приказано больному укольчик сделать, и мгновенно прыснул Туру в лицо из баллончика – миллионер отключился. Оперативник, дежуривший в палате Турова, сделал вид, что ничего не замечает.
«Анестезиолог» приготовил шприц, профессионально наложил на руку Туру резиновый жгут. Амбал в белом халате дежурил в коридоре, казалось, все было продумано.
Однако Гуров сразу увидел широкоплечую фигуру и ощутил знакомый сигнал опасности. К своему чувству предвидения Гуров относился двояко. С одной стороны, он благодарил Бога, что тот наградил его столь редким и ценным качеством, с другой – стыдился мгновенной слабости, которая накатывала в секунды смертельной опасности, но слабость мгновенно исчезала, и сыщик превращался в запрограммированный автомат, готовый к бою. Так и сейчас он, продолжая идти как ни в чем не бывало, переложил пистолет в карман халата и, поравнявшись с «санитаром», нанес жесткий удар стволом в живот. «Санитар» молча упал на колени. Гуров распахнул дверь, ударил склонившегося над кроватью «анестезиолога» рукояткой за ухо и, поймав ошеломленный взгляд опера, приказал:
– На пол, лицом вниз.
– Лев Иванович, – опер распластался, как лягушка.
Гуров забрал у него пистолет, замкнул наручники, то же самое проделал с врачом и санитаром. Тот пытался сопротивляться, и Гуров врезал ему носком ботинка в шею.
Ничего интересного от задержания Гуров не ждал. Но жизнь давно его научила: если тебе сегодня случайно повезло, значит, завтра жди неприятностей.
– Станислав, где у нас сегодня тонко и рвется? – спросил Гуров, закончив писать рапорт на имя Орлова.