Дэниел Мартин
Шрифт:
— Он не сказал — она молодая?
— Нет.
Она протягивает руку, берёт из его пальцев сигарету, затягивается, возвращает сигарету ему. Дэниел говорит:
— Во время войны — совсем мальчишкой — я помогал урожай собирать, так там кролик под нож жатки попал. — Он замолкает.
Она смотрит не на него — на реку.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Это как ночной кошмар.
— Это всё, что я о том дне запомнил. Из всего лета.
Джейн опирается спиной о ствол ивы, чуть повернувшись к нему, откидывает голову. Тёмные очки она оставила в лодке. Чуть погодя она закрывает глаза. Он смотрит на её лицо, ресницы, губы… на эту — такую серьёзную — девушку, которая порой изображает возмутительницу
— На берегах спокойных вод…
— Вот именно.
И наступает молчание. Ещё две лодки проходят по реке, возвращаясь в Оксфорд. Густеют облака; огромная перламутрово-серая дождевая туча горой надвигается с запада, из-за Кумнорских холмов, скрывая солнце. Он смотрит на небо.
— Тебе не холодно?
Она качает головой, не открывая глаз. Над ними рёв: низко, под облаками — огромный американский бомбардировщик, «летающая крепость», медленно летит на запад, направляясь на базу в Брайз-Нортон. Может, Эндрю прав и там, в самолёте, летит убийца? В бейсбольной кепочке, он не переставая жуёт резинку, вглядываясь в панель управления. Самолёт уже ушёл далеко, теперь это всего лишь чёрное пятнышко на небосклоне, когда Джейн вдруг произносит:
— Может, так и надо было. Чтоб именно мы её нашли.
Он поворачивается к ней, видит, что глаза её открыты и внимательно глядят на него.
— Как это?
— Ну, просто… То, как мы все жили эти три года. И какова реальность.
— Эти три года — самые замечательные в моей жизни.
— И в моей.
— Я ведь встретил Нэлл… Тебя. Энтони. — Он разглядывает собственные ботинки. — И вообще.
— Какое отношение всё это имеет к реальности?
— Я полагал, у нас договор: не лезть в метафизику.
Она на миг замолкает.
— Я тут Рабле перечитывала. Вчера вечером. «Fais ce que voudras». 27
— С каких пор это считается грехом?
— Возможно, то, чего мы хотим, вовсе не существует. И не может осуществиться. Никогда.
— Но мы же и правда делали то, что хотели. Хотя бы отчасти.
— Живя где-то… внутри литературы. Вроде Телемского аббатства. В мире, далёком от реальности.
Он тычет большим пальцем назад, за спину:
— Ты что, хочешь сказать, что это — реальность?.. Да Бог ты мой, какая-то девка из Карфакса, которую подобрали…
27
Fais се que voudras — «Делай что хочешь» (фр.), принцип жизни Телемского аббатства (Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»).
— А тот твой кролик, что в жатку попал?
— Какое это к нам имеет отношение?
— А ты уверен, что не имеет?
— Конечно, уверен. — Он коротко усмехается. — Энтони был бы возмущён до глубины души, если бы слышал, что ты такое говоришь.
— Так, может, это его беда, а не моя?
— Вот расскажу ему всё, слово в слово.
Она ласково ему улыбается, потом низко наклоняет голову и говорит, уткнувшись лицом в укрытые крестьянской юбкой колени:
— Просто я очень боюсь, что эти три года окажутся самыми счастливыми в нашей жизни. Для всех четверых. Потому что мы любили, взрослели, хорошо проводили время. Никакой ответственности. Театр. Игра.
— Но ведь время-то мы проводили хорошо.
Она подпирает подбородок руками, смотрит на него внимательно. Потом неожиданно поднимается, идёт назад, туда, где лежит бутылка шампанского, поднимает её за золотистое горлышко. Возвращается с бутылкой к Дэниелу и, опять совершенно неожиданно, размахивается и швыряет бутылку в реку. Всплеск; бутылка погружается
в воду, потом на миг выскакивает на поверхность и погружается снова, теперь уже насовсем.Он смотрит на девушку удивлённо:
— Зачем ты это?
Глядя на реку, туда, где ушла под воду бутылка, она отвечает вопросом:
— Вы с Нэлл собираетесь пожениться, а, Дэн?
Он вглядывается в её застывшее лицо:
— С чего это ты вдруг решила поинтересоваться?
Она опускается на колени рядом с ним, отводит глаза.
— Просто так.
— А что, Нэлл говорила, что не собираемся?
Она качает головой:
— Вы же всё от нас скрываете, всё у вас секреты да тайны.
— Ты хоть понимаешь, что ты — единственная девушка, кроме, разумеется, Нэлл, с которой я отправился вдвоём на прогулку за последние полтора года? — Он легонько подталкивает её локтем. — Ох, Джейн, дорогуша, ну ради Бога… Хоть вы и сиротки заокеанские, и родные у вас далеко — по ту сторону Атлантики, нет нужды играть роль ужасно ответственной старшей сестры. Я хочу сказать, зачем же, по-твоему, я так упорно ищу работу здесь, в Оксфорде, на будущий год?
— Упрёк принят. Прости, пожалуйста.
— Нэлл вообще-то считает, что замужество и учёба на последних курсах — вещи несовместимые. Я с ней согласен. А официально объявлять о помолвке — это, извини… — Он умолкает, прикрывает глаза рукой. — Ох ты Боже мой! Ну и ляп. Это же надо — ляпнуть такое!
— Ты считаешь, это vieux jeu 28 ?
— Ох, Господи.
— Да нет, по-честному?
— Ты прекрасно знаешь, что я хотел сказать.
— Что мы с Энтони — ненормальные?
28
Vieux jeu — старомодно (фр.).
— Да вовсе нет. Просто… Ну, что ты — не Нэлл. А Энтони — не я.
Потупившись, она принимает его объяснение:
— Ясно.
Он внимательно изучает её лицо, выпрямляется:
— Джейн, поэтому ты и придумала эту прогулку вдвоём?
— Более или менее.
— Ну и глупышка же ты!
— Просто курица-наседка.
— А Энтони знает?
— Он сам и предложил.
Дэниел отворачивается, насмешливо фыркает, разглядывая Кумнорские холмы.
— Теперь всё ясно. Завтра он вернётся и умыкнёт Нэлл. По-тихому. Паршивцы. Заговор обручённых.
— Обращаем язычников в свою веру.
— Я думаю, Энтони просто иначе не может. Но, должен признаться, о тебе я был лучшего мнения.
Она улыбается, а он добавляет:
— Хотел бы я знать, где они наткнутся на труп.
— Идиот.
Он некоторое время молчит.
— Ну раз уж мы о секретах да тайнах… ты сама готова к тому, чтобы он обратил тебя в католичество?
— Я ещё не решила, Дэн.
— Жаль, ты моего отца не знала. На всю жизнь и думать о вере зареклась бы.
— Разве можно судить о вере по людям?
— А я всё-таки надеюсь, что у Энтони ничего из этого не выйдет.
— Почему это?
Он смотрит за реку, на затянутый тучами западный склон неба.
— Ты просто не представляешь себе, что это такое. Даже Энтони не представляет. Каково это — постоянно жить в тени храма. Приходится столько всего скрывать, столько прятать; тот, кто не испытал такого на собственной шкуре, не поймёт. Нереальность происходящего. Уход от жизни. Всё равно как ты только что рассуждала об Оксфорде. Только много хуже. Без возможности хорошо проводить время. — Он не отрывает глаз от потемневших Кумнорских холмов. — Я мог бы стать кем угодно, но верующим христианином — никогда в жизни.