Денница

...сгорбленный, с седыми, давно не стриженными волосами и бородой, разбитыми и грязными ногами, стоял он перед ней, опершись на клюку, и смотрел бесцветными, будто выгоревшими, и холодными глазами, а брови, кустистые и широкие, подергивались, выдавая тщательно скрываемое волнение. Что-то знакомое угадывалось в его лице, по крайней мере, не вызывал враждебности, какую испытываешь к чужаку, но и припомнить, где и когда встречалась с ним, она не смогла. - Не узнаешь?
– спросил он дребезжащим от старости или волнения голосом и попробовал улыбнуться, отчего брови задергались чаще, а крылья носа задрожали, как у хищника, почуявшего кровь.

– Да, много воды утекло... И она вспоминала, у кого так же дрожали крылья носа, когда она как бы ненароком дотрагивалась до его руки. Тогда они были юны и красивы и верили, что проживут жизнь вместе. Он ушел в поход - и сгинул, ни слуху ни духу, а она поплакала-погоревала два лета и вышла замуж: родители настаивали да и засидеться в девках боялась, детишек хотелось, которых боги так и не дали. Она дотронулась кончиками пальцев до его носа, щеки, обветренной и морщинистой, попробовала пригладить пряди спутанной бороды. Он прижал ее руку к своим губам и посмотрел тем влюбленным взглядом, каким глядел много-много лет назад, и глаза его помолодели, налились синью весеннего неба. Она поцеловала его благодаря за то, что сохранил юношеское чувство ярким и чистым, несмотря на все беды, а он погладил ее по голове так же нежно, ласково, как и в молодости...

...рука кудесника взлохматила волосы на затылке денницы и требовательно сжала их. - Пора, - буднично молвил кудесник, точно деннице предстояло сделать то, что делала каждый день, привычное и не страшное. Она поверила этому голосу, неспешно встала с кровати, как вставала каяздое утро, только не оделась, потому что не во что было, а отошла к очагу, угли в котором погасли и покрылись толстым слоем темно-серого пепла. Она чувствовала себя такой усталой, будто всю ночь носила тяжести, а может, и всю жизнь, долгую, как у кудесника, и не знала в ней ни счастья, ни радости, ни покоя, и теперь хотела избавиться от бремени, чем скорее, тем лучше. На ее плечо легла рука кудесника, мягкая, приободряющая, но денница скинула дополнительную ношу- свою бы донести - и, с трудом переставляя непослушные, больные ноги, вышла из пещеры. Холодная и мокрая от росы трава приятно щекотала стопы, будила воспоминание из детства: солнечное утро, двор, поросший травой, лающая собачонка... Там, где ночью была впадина с углями и костями, теперь стоял свежеоструганный столб, обложенный со всех сторон поленицами дров, теми самыми, что хранились под дубом, и из-под нижних выглядывали белые в черную крапинку языки бересты. Неподалеку от столба стояли в ряд десять мужчин с опухшими от пьянки лицами, кто с синяком под глазом, кто с разбитым носом или губами, но не было среди них того, кого хотела бы видеть денница. Она задержала взгляд лишь на пятом - была ли с ним?
– и благодарно улыбнулась чахоточному, который, держась правой рукой за рукоять меча, дернулся было к ней, наверное, хотел спасти или погибнуть вместе с ней и замер, вперившись в нее полными удивления и брезгливости глазами, а затем попятился, как от зачумленной. И остальные мужчины смотрели с отвращением на обнаженную старуху с коротко стриженными, седыми лохмами, синяками под обоими глазами, дряблой, морщинистой кожей, покрытой коричневыми, старческими пятнами, обвисшей грудью и задом, опухшими ногами со вздувшимися синими венами. Каждый из них, наверное, клял себя за то, что спьяну переспал с таким страшилищем. Словно не заметив их презрения, денница неспешно подошла к столбу и, отказавшись от помощи кудесника, залезла на дрова. Старик, кряхтя, взобрался следом, привязал ее к столбу, лицом к идолу, стоявшему на возвышении из валунов. Темно-красные безжалостные глаза были как разна одной высоте с ее глазами, и как она ни поворачивала голову, никуда не могла деться от его взгляда, только спину поцарапала о плохооструганный столб. - Дрова отсырели, - тихо шепнул ей кудесник, - будет много дыма, он поможет тебе. Кудесник слез с жертвенного костра, посмотрел на идола, кончики золотых волос которого уже вспыхнули под первыми лучами восходящего солнца и еще больше стали похожи на языки пламени, достал из костра длинную палку с намотанным на конце пучком сена, облитым какой-то темно-коричневой, вонючей жидкостью, и повернулся к мужчинам так, чтобы они не видели его левую руку. Солнечные лучи опустились с волос на лоб идола, задержались ненадолго на нахмуренных бровях и зажгли ярко-красным огнем глаза. Кудесник сделал левой рукой еле заметное движение, которое уловила лишь денница, - и сено на конце палки вспыхнуло, а мужчины удивленно охнули, решив, что это идол воспламенил своим взглядом, и боязливо попятились. Старик обошел вокруг столба, поджигая бересту, которая затрещала и завертелась, как живая. Огонь перекинулся на дрова, они занялись сначала нехотя, потом все веселее и веселее. Денница пошевелила ногами, стараясь прижать их к столбу, убрать подальше от пламени, но ремни не дали, и тогда она гордо вскинула голову и уставилась прямо в горящие, безжалостные глаза черного деревянного идола. Снизу подымался сизый дым, густой и горький, и, словно нарочно, обволакивал тело женщины, не спешил улетать в небо. Денница сперва старалась дышать пореже, но вспомнила слова кудесника и вдохнула полной грудью. Шершавый, терпкий дым продрал горло, заскреб легкие. Денница закашлялась, из глаз потекли слезы, идол расплылся и потерял грозность, превратился в кого-то очень знакомого, а треск горящих дров, радостный и ритмичный, сладывался в мелодию...

...она узнала эту песню и голос певца, высокий и чистый, цепляющий за душу, будящий в ней щемящую грусть.

...Долго ждала суженого

Выплакана очи.

Затянулось сине небо

Тучами багровыми.

Вышла на берег крутой

К бездонному омуту,

Утолила жар сердечный

Холодной водицей.

Он встал перед ней на колени, припал к стопам губами, горячими, страстными, поднимаясь все выше и выше...

...заходящее солнце неторопливо спряталось за деревья на краю -леса, налив напоследок розовым светом облака, точно давало знать, что насытилось кровью и больше не гневается на русичей. Кудесник протер слезящиеся глаза, проморгался, снимая с них усталость, повернулся к впадине, в которой дымились угли, долго смотрел на них, будто ожидал, что сейчас из-под пепла восстанет денница, живая и еще краше, чем была. Не дождался и пошаркал к идолу, сел на нижний валун. Ноги идола оказались как раз над головой старика, как бы стояли на ней, и чудилось, что оба они идолы - победитель и побежденный.