Der Architekt. Без иллюзий
Шрифт:
Николаев огрызался корабельными пушками и сдаваться не собирался. Нас постоянно бомбили русские самолеты. Не знаю, где они брали столько техники. Казалось, их резервы неисчерпаемы.
Мы постоянно несли потери. Я мог бы всю карту утыкать крестами, обозначая именами погибших товарищей населенные пункты и реки, которые мы прошли.
Краснополье — обер-лейтенант фон Гуттенберг, лейтенант Штамм.
Бердичев — унтер-офицер Гольм.
Умань — лейтенант Финке и весь его экипаж.
А вот при форсировании Южного Буга в реку упал танк лейтенанта графа Ледербурга, но граф и все члены экипажа выбрались на берег живыми.
Монастырщина… Столько смертей…
И проклятый город Николаев, где полегла вся первая рота. Обер-лейтенант Пейль, фельдфебель граф Пюклер, весь экипаж обер-лейтенанта Эдельхойзера…
Мы брали город камень за камнем, шаг за шагом, везде оставляя пятна своей крови. Наши самолеты вытесняли из воздуха русских, мы выдавливали русских с земли и сбрасывали их в море, но и в море у них были опорные пункты, их корабли, которые мы пытались разбить нашими пушками.
Николаев пал 16 августа.
После этого нам дали два дня на отдых. У нас осталось двадцать три танка, которые почти все нуждались в ремонте.
Только 21 августа мы смогли выступить из Николаева. Мы двинулись к Кировограду. Вот сейчас я был рад даже румынам. Кроме того, нам придали пехотный полк, и это тоже облегчало задачу.
25 августа Кировоград был взят. У моего нового танка была повреждена гусеница, и мы задержались для ремонта.
Вернулся граф Штрахвитц, по-прежнему с перевязанной рукой, с шоколадом в посылках, с письмами из дома, которые он любезно захватил для нас, с известием о том, что наши раненые размещены в госпиталях, за ними ухаживают лучшие врачи Германии, а сами они шлют нам товарищеский привет и надеются на скорую встречу. На шее у графа сверкал новенький Рыцарский крест. Мы искренне поздравили его с наградой.
8 сентября полк выступил на Кременчуг. Шел проливной дождь. По Balka текли потоки грязи. Днем все было серо и мрачно, к ночи на нас налетели русские бомбардировщики, и земля буквально поднялась на дыбы.
Русские налетали не так, как наши, — не организованно, звеньями, одно за другим, — а как попало. Они нависали огромной тучей и вываливали весь свой бомбовый запас, а потом возвращались на второй заход и поливали землю из пулеметов. Казалось, не будет конца их бомбам — они просто кидали и кидали, не целясь, не разбираясь, по площадям. Поэтому они и бомбили ночью — при таком изобилии боеприпасов им просто не было нужды экономить.
Под сильным огнем, под бомбами, падающими с неба, из-под туч, мы подошли к Днепру.
Здесь уже был готов плацдарм, и мы сумели переправиться через реку. Русские не скрывали изумления, когда наши танки вдруг возникли перед ними на противоположном берегу Днепра. И как всякие азиаты, при неожиданном развитии событий они растерялись и побежали.
Днепр — огромная река. Как и все в России, он необозрим и разнообразен. Кругом тянутся плоские степи и нам трудно оценить весь размах и всю мощь этого знаменитого потока. Думаю, Днепр в какой-то мере сопоставим с Дунаем — по размерам. По красоте, разумеется, Дунай не сравнится ни с чем: на этой реке стоят прекраснейшие европейские столицы. Красота же Днепра, если таковая и имеет место, израсходована напрасно на некрасивые здешние города, где церкви — единственный вид архитектурных сооружений, достойный упоминания, — обезображены и лишены своих китайских «головок».
Пятнадцатого
сентября мы уже были восточнее Киева — древней столицы России — и помогли замкнуть кольцо вокруг советских войск, бесполезно огрызавшихся на нас из окружения.Киев был наш. Но не успели мы отпраздновать эту победу, как наш командующий фон Рейхенау прислал новый приказ. Нашей новой целью стала первая столица Советской Украины — один из крупнейших ее городов, промышленный центр, сердце этой местности — город Харьков.
Преследуя отступающие русские войска, мы вышли у Новомосковска к железнодорожной ветке Харьков — Запорожье, разделились на две части и двинулись на юго-восток вдоль путей.
Нашей половиной командовал Краевски. Его головной танк все время терялся в тумане. Визуальный контакт оставался минимальным. К счастью, радиостанции работали без перебоев.
Внезапно впереди мы услышали выстрел.
Я приказал догнать танк Краевски, и тут увидел, что из тумана выходят три русских пятидесятидвухтонных танка.
Бой завязался мгновенно, яростный и беспорядочный. Мы просто стреляли друг в друга.
Похоже было, что русских не меньше, чем нас, удивила эта встреча. Я подбил первого монстра прежде, чем тот сообразил развернуться или открыть огонь. Не спрашивайте меня, как я это сделал. Затем они опомнились и обрушились на танк обер-лейтенанта Мюллера, который находился на небольшом холме и был лучше виден. Краевски уничтожил второй русский танк. Третий на большой скорости помчался прочь от нас и почти сразу исчез в тумане.
«Не преследовать! — прозвучало в рации. — Продолжаем движение».
Мюллер был ранен, и нам пришлось ненадолго задержаться, пока его осматривали и оказывали ему помощь.
Раненый, он продолжал командовать танком. Но, к счастью, больше мы сопротивления не встречали.
Нам пришлось возвращаться и проделать довольно большой крюк, когда путь нам преградили противотанковые заграждения. Из этого мы сделали вывод, что приближаемся к какому-то важному объекту. Теперь мы еще больше хотели пройти именно в том направлении.
С другой стороны насыпи двигались танки Штрахвитца. Мы их не видели, но знали, что они там. Расстояние между нами было приблизительно в один километр. Наконец впереди показался транспортный узел Андреевка.
Здесь была организована оборона русских, и нам пришлось разнести в клочья вокзал — очередное красное строение царских времен, а затем пройти танками по всему небольшому городку, выгоняя оттуда солдат в грязно-серых гимнастерках. Русские десятками сдавались в плен. Мы передали их стрелкам. Мюллеру помогли выбраться из танка и пересадили в штабную машину: командующий Вальтер фон Рейхенау лично прибыл на место боев.
Это было вполне в его духе. Старый перец ненавидел руководить боем на расстоянии. Ему требовалось видеть все своими глазами. Кроме того, как мне кажется, ему просто нравилось быть на виду и подвергать себя опасности. В мирное время он довольствовался охотой и спортивными состязаниями, но ничто не могло заменить нашему полководцу самое упоительное из занятий мужчины — войну. Думаю, он горько сожалел о том, что родился так поздно. Если бы только была у него возможность гарцевать на белой лошади под вражескими ядрами! Но, увы, эпоха Наполеона миновала.