Деревенский словарь

Горка. Деревенский сервант, где хранилась посуда. Два ящика, туго ходившие в пазах, набиты были старыми письмами, документами, открытками, в правом лежал пакет с ёлочными игрушками. Таких даже в городе не водилось! Совсем музейные… Внизу раньше тоже что-то хранилось, но уже моя мама устроила там кукольную комнату. Сделала это и я. Сидеть на полу было холодно; мне подстилали старые пальтушки и древнее, ветхое, но самое настоящее лоскутное одеяло. Сидела я там часами: варила супы из поганок, оклеивала обоями эту комнатку, мыла в ней пол, расставляла мебель, даже картины на стенах повесила – специально нарисованные портреты и пейзажи. Конечно, обязательно ставила я своим куклам и букетики цветов. Прочее время там хозяйничали мыши – уже давно они водят там хороводы…

Грибы. Ну… Тут хоть роман пиши!.. Да за меня давно написали. Одна из главных страстей, основной мой инстинкт, можно сказать. Самые обычные подберёзовики, подосиновики-красноголовики, маслята, сыроежки, волнушки. Белый гриб – как редкая удача. Сперва тётя Тася меня водила, потом ходила я с подружками, с дружками, потом и одна. И посейчас люблю одна по лесу шляться, даром что ориентируюсь в лесу неважно. А ранним утром пойти в дальний лес… Встаёшь в полшестого – сама вспоминаешь, подскакиваешь или будят, – самый сон, слаще ничего нет. Спать, спааать… Но вот уже рассвет. Солнце стелет полосы по полу: вставай!.. Смотрю в окошко: небо ясное, серьёзных туч нет. Завтракаю, собираюсь. Корзинка, нож – одно время носила у пояса финку в самодельных ножнах: времена были лихие. Платок на голову, куртка, штаны, сапоги. Ну и всё, выхожу. Росы-то, росы!.. В деревне тихо, хотя… Чу! Уже просыпаются – на то она и деревня. Подходишь к перелеску, ныряешь под горку, розовое солнце над головой. Чистое-чистое всё, ясное-ясное… В овраге сощипнёшь на ходу ягодку-другую черёмухи. На лесной дороге солнце блестит в каплях росы. Вот заяц как выскочит из куста, совсем рядом!.. Мимо поля, через другую деревню, снова по полям… Слева в овраге родник, но это на обратном пути. Вот луговина на месте сгинувшей деревеньки – Мякишева. Ещё поля, тропа напрямик, еле заметная, но вот поворот. Ещё пройти, снова повернуть, и перед тобой тёмная зубчатая стена ельника. Входи, коль не трусишь! Как в древние царские палаты, как в пещеры, как в лабиринт. Здесь ещё полутемно, тихо и, если честно, страшновато.

И о медведях рассказывали… Но как найдёшь первый белый – обо всём вмиг забудешь! Принимаешься прочёсывать аллею за аллеей (это посадки еловые), корзина тяжелеет. Ходишь, разговариваешь – то с грибами, то с лешим. Потом солнечные лучи начинают пронизывать лес; слышатся ауканья, а то просто идёшь по аллее и нос к носу сталкиваешься с проклятым конкурентом. О, да это же мой гриб он сорвал! Сворачиваешь, уходишь на дальний край посадок. Да брось, наши грибы от нас никуда не денутся, ну!..

Дача. «Дачники-неудачники», – в невесёлую минуту говаривала моя двоюродная бабушка, она же тётя Тася.

Дорога. Прежде всего та, что ведёт от остановки к деревне, на горку. В сушь она пылит глиняной пудрой, в дождь раскисает так, что и в сапогах еле пройдёшь, облепив их наглухо комьями глины. Хорошо, если сапоги в глине не оставишь… Ну и главная дорога, из города, вдоль которой расположены все деревни: налево (если считать от нашего Галзакова) – Назарово, направо – Гаврилово, Кушляево, Фалелеево. А там и Спас, а потом, далеко, уже Дёмино. Асфальтировали дорогу в моём детстве, до того от Назарова-то она точно была обычная: каменистая, ухабистая. А встанешь на любой пригорок – так везде же дороги разбегаются, по любой пойди – куда-нибудь придёшь. Завтра точно сходим!..

В сухую пору дороги в «Большой лес» делались пригодны для езды на велосипеде. Да, приходилось объезжать невысыхающие лужи, да, неровности и ухабы, а в глиняной пыли велик заносило, да, требовалось усиленно работать педалями – но зато так завораживающе легко и быстро, на колёсах, словно на крыльях, попадаешь в лесное царство!.. Ездили обыкновенно под вечер, когда спадала жара, стихал ветер (ехать против ветра трудновато), – поесть крупной поздней земляники, рассыпанной в дремучей траве по опушкам. И просто прокатиться, побывать в другом мире: дорога – поле – лес, лес – поле – дорога…

Дом. Дом, когда постоянно живёшь в нём, пусть только летом, не чувствуешь. А вот как приезжаешь в конце весны, входишь…Запах: единственный, запах именно этого дома, скрип именно этой вот двери… Тяжесть второй двери. Забухшая. Привыкаешь не сразу. Взрослые мыли полы, чистили, убирали, детей отправляли погулять. Мы бродили по кромке леса, щипали кислицу, собирали букеты ландышей. Поставишь такой букет – не букетик! – в банку: изба сразу осветится их белизной, и запах пойдёт такой, что дом, немного чужой с зимы, сразу станет милее и уютнее.

Для меня всё самое дорогое начинается с этой буквы – буквы-дома, буквы-добра. Дом, детство, деревня, душа, дочь ДАРья, тоже заставшая уходящую натуру, пусть самым краешком.

Двор. В моём детстве никакой скотины там уж не держали, хотя хлев сохранился – мы туда залезали. На дворе козлы стояли, дрова пилили (я тоже пилила), позже – керосинка (из-за запаха – подальше). По лесенке из трёх ступенек залезаешь на поветь.

Дождь. Дождь в деревне – это смотря какой. Короткий грозовой – пришёл и ушёл. Если льёт и льёт, а дома не сидится, надеваешь резиновые сапоги, плащ… зонтик ещё берёшь старый… бродишь, бродишь по деревне, а потом снова юрк в тепло, сухость, под крышу – почитать, порисовать, поиграть. Если так, накрапывает, можно капюшон надвинуть на лоб, затянуть – и за грибами… Авось не разойдётся. Но приходишь всё равно – хоть выжимай. Трава, кусты, деревья – всё ведь мокрое. А зато вон какая корзинка, а?!

Донник. Облако, марево зноя, полевых и луговых запахов, смешивающееся с дуновением свежего волжского ветерка. Идем на Волгу вдоль тропинки, и на травяной полоске по пляжу цветут донник, львиный зев, сурепка… медовые, сладкие, истомные ароматы… формула лета.

Дойка. Трижды в день над деревнями повисал ровный гул: в коровниках включали доильные аппараты. Не было бы часов, не показывайся из-за облаков солнце, время завтрака, обеда и ужина можно было бы определять по дойке.

Ель. Дерево – символ настоящего, дремучего леса. Особенно хороши лесные ели в ветреную погоду: по лесу идёт шум, подобный шуму прибоя. И тут берегись оторваться от спутника – моментально потеряете друг друга, и не докричаться сквозь гул ветра!..

Ёж. Первый лесной зверь, которого видит ребёнок. Идём в лес… Ну как в лес – поле да перелесок, мы зовём это «в Берёзки». Глядь, в траве шевелится что-то, бежит. Ёжик! А если за нами увязывался соседский Каштан, то ежей он нам находил не по одной штуке. Облаивал старательно. Прихватишь ежа чем-нибудь – иголки колются даже сквозь ткань. Стараешься развернуть – фыркает, пыхтит.

Жара. Летом – чаще всего. Но, как вспомню, её воспринимали просто как тепло. Всё-таки деревня наша, Галзаково, стоит на горке, и тень от берёз, и ветерок от них же. Но небо иногда нехорошо выцветало, если неделями стояли жара и сушь. А потом всё-таки созревали грозы. Выйдешь из дома, окинешь взглядом горизонт: заносит. Значит – затягивает, заволакивает небо тучами… Значит – гроза близко.

Жажда. Это когда в жаркий день пошли за земляникой. Наелись, набрали, уфф, пришли домой, в прохладу избы. Сколько воды я могла выпить, страшно представить! При этом я заранее мечтала: вот приду и буду пить из той белой, с голубой каёмкой кружки, из неё вода мокрее и вкуснее.

Жуки. Да ну, всякие там долгоносики клубнику нашу портят и малину… Но порой на меня и подружку что-то находило, и мы начинали собирать коллекцию красивых жуков. На бурьяне, на крапиве, где попало – зелёные, красные, пёстрые, блестящие. Полная банка. Полюбуемся и выпускаем. А так – божья коровка, конечно же, вот главный, любимый наш жучок. «Божья коровка, улети на небко…»

Журналы. Сельская библиотека не всегда работала – у библиотекаря тоже ведь огород и картошка с кабачками. А читать мне хотелось всегда. Перечитав детские книжки, я взялась за взрослые, которые добывала в чулане и на повети. Странные такие: «Дело было в Пенькове», «Ночной троллейбус», «Женщины». Ну и журналов в чулане было полно: «Работница», «Крестьянка» пятидесятых-семидесятых годов, «Юность» семидесятых-восьмидесятых. Мало того, что это было прочитано, но и перечитано не раз. А какие там были неправдоподобно цветные фото, и какие костюмы, какие силуэты!..