Деревня на перепутье

У Дауйотаса глаза влажные от волнения. Пыхтя, вылезает он из-за стола, подходит к молодым, трясет руки, целует.

Оркестр в сенях грянул марш.

Все взволнованы. Оборачиваются, трут глаза, покашливают.

— Поедешь с нами, Дауйотас, — говорит Арвидас, сияя от удовольствия.

— Не совсем как надо вышло… — виновато оправдывается Дауйотас.

— Отлично, Дауйотас, отлично! — сват хлопает председателя апилинки по спине. — Лучше, чем надо. Поехали, Пранас.

Под звуки музыки все, выстроившись парами, следуют во двор, садятся в машины; тем же порядком помчатся обратно. Зеваки, не ожидая, пока свадебный поезд тронется в путь, посыпались гурьбой на большак. Стараются опередить их.

У грузовика крики, хохот: молодежь закатывает в кузов Дауйотаса. Лысина толстяка сверкает на солнце — фуражка в толчее слетела с головы, — короткие ноги мелькают в воздухе.

— Девки, бешеные! Не щипайтесь! Благословения не дам!

Куда там!

— Поехали! Поехали!

Машина молодых выруливает на дорогу, ждет немного, пока развернутся остальные, и весь поезд с музыкой и песнями мчится по деревне.

Не давай кольца, веночка да зеленой руты… —

подпевает Кляме Истребок, высунув локоть из окна кабины.

У двора колхозной канцелярии всем приходится остановиться: дорога перегорожена. По ту сторону длинней жерди, переброшенной поперек дороги и прикрепленной к придорожным деревьям, столпился народ. За жердью столик, застланный скатертью работы Римшене; на нем кувшин пива, бутылки с напитками покрепче, тарелка сыру.

Арвидас выскочил из машины, сдвинул на затылок шапку свата, украшенную бумажными цветами.

— Здорово, люди добрые. Почему шлагбаум опущен? Может быть, поезд скоро пройдет?

— Откуда ты будешь, брат, что порядку не знаешь? — Голос Помидора, хоть самого его и не разглядишь. — Куда едете, брат? Что везете? Показывайте товар лицом. Должны знать, какую пошлину наложить.

— Товар местный, высшего качества. Если пустите, много пользы для вас будет, — отрезает сват. — Знаете такого Тадаса Григаса?

— Как его, дьявола, не знать, — раздается голос в толпе. — Мне два трудодня скостил…

— Мало, Каранаускас. Слишком мягкий он бригадир. Полдня двух лошадей гонял, и только два трудодня. Предложим правлению пересмотреть…

— Сбесился!

— Кто еще знает Тадаса Григаса?

— Я!

— И я!

— Я тоже! — раздались крики.

— Хороший парень?

— Был бы ничего, да красивый. Наших баб отобьет.

— Не бойтесь, — защищает сват жениха. — У него своя есть. Слыхали про такую Бируте Римшайте?

— Знаем, знаем!

— Хорошая девка?

— Не бодается, не лягается, не кусается…

— Не ворует.

— Чужих мужей не заманивает.

— Выходит, годится?

— Поживем — увидим. А теперь платите пошлину и езжайте дальше подобру-поздорову.

Арвидас идет к машине и возвращается с полной охапкой подарков. Дети получают кто игрушку, кто кулечек конфет, кто книжку с картинками. Мужиков угощают сигаретами, женщин — печеньем. Подросткам дают по книге. Клямасу Гайгаласу достается записная книжка. Много подарков, необычные… Каранаускас, морщась, листает свежий номер сатирического журнала, врученный сватом. На второй странице обложки рисунок: на пашне рядом с мешком зерна храпит колхозник — из ноздрей выросло по ростку… К черту! Лучше бы сто граммов налил, чем бумажки эти совать… Но слава богу, уже и сто граммов подходят. Дружки вышли из машины, вытаскивают из карманов бутылки, спешат на выручку свату. Стаканчик переходит из рук в руки. Встряхиваются, отфыркиваются, благодарят. Желают счастливой жизни молодым. Наконец бутылки осушены, но загородка стоит как стояла.

— Что такое? Неужто не пустите нас в колхоз, люди добрые? — разочарованно спрашивает сват. — Чем не угодили? Может, подарки небогатые, угощение скудное, или молодые не приглянулись?

— К черту! — выскочил вперед Гайгалас. Он уже под хмельком. — Кто так говорит? Мы и подарками и угощением сыты по горло. Да и молодые ничего из себя, ужаки. Но и наш колхоз не лыком шит. Мы там не побирушки, свиньи неблагодарные и прочее дерьмо! Будто нам жрать нечего, нечем гостей встретить! Просим, угощайтесь. Мы за ваше здоровье выпили, будьте любезны теперь за наше, гадина. — Гайгалас берет со столика бутылку водки, которую сам туда поставил, выпивает за здоровье Арвидаса и наливает ему полный стаканчик.

Сват в первый раз не на шутку растерялся. Все смеются. Но ничего не поделаешь — надо выпить.

Каждый берет со столика свою бутылку — у кого домашнее яблочное вино, у кого водка, у кого ликер — и пьет за здоровье новобрачных. Вслед за стопкой путешествует тарелка с сыром.

Машины и кузов грузовика опустели — все столпились на большаке у загородки… Одни музыканты остаются на своих местах, но и туда забирается стаканчик.

Помидор, пунцовый как райское яблочко, катается в галдящей толпе с кувшином пива. Кто-то затянул было песню. Визжат от щекотки девки, кричат дети, варненайский Кашетас дергает гармонь, недовольный, зачем обещал Лапинасу прийти. Такую свадьбу пропустить!

В суматохе никто не заметил, как кто-то снял жердь, отставил в сторону столик. Путь свободен!

— Поехали!

— Ладно уж, пускаем. Но молодые должны обещать, что их дети, когда вырастут, не убегут из колхоза в город.

— Обещаете? — спрашивает Арвидас.

Бируте и Тадас, смущенно улыбаясь, кивают.

Люди расступаются. Машины медленно раздвигают кричащую толпу. Последний обмен остротами. Из окон машин в обе стороны машут руки, сыплются конфеты.

— Будьте здоровы, люди добрые! — кричит Арвидас. — В ваш колхоз мы привозим богатую невесту и такого же жениха. Их приданое — трудолюбивые руки, чистая душа, чуткая совесть, светлый ум. Они приносят вам согласие, благосостояние и счастье. Будьте счастливы, друзья!

Пока свадьба добирается до хутора Григаса, приходится преодолеть еще несколько преград. Но толпа у них меньше, встречного угощения нет. Из машин выходят только сват с дружками. Раздают оставшиеся подарки, последние бутылки, и свадебный поезд беспрепятственно сворачивает домой.

Старики Григасы выходят во двор с хлебом-солью встречать молодых.

Первым к Лапинасу явился Прунце Француз. У загородки он урвал стопку, так что теперь кривляется и, страшно перевирая, напевает мелодию свадебной песни.

— Сметоне колодец вычистил? — спрашивает Лапинас.

— Вычиштил, вычиштил, — отвечает Прунце и без приглашения шмякается на лавку. Глаза нетерпеливо шныряют по пустому столу.

— Бурба угостил?

— Не-е! Не-е! — Дурак трясет всклокоченной головой. Уши алеют сквозь спутанные космы как петушиные гребни. — Пурпы нет. Пурпа пьет фарафан. На сватьпе выпил. За сторофье молотых. Мартинас тал…

— Дурак ты, Прунце, ох дурак, — после короткой паузы говорит Лапинас.

— Я? — Прунце не верит своим ушам. Впервые он слышит такое оскорбление из уст своего благодетеля. — Я, госфотин Лафина?..