Деревня оборотней
Шрифт:
– Ну, давай, отец, не хворай! – попрощался с ним напоследок Глеб Никифорович.
– Вы это, Глеб Никифорович, в глаза-то этому чёрту смотрели? – вдруг спросил дед врача. Тот смутился.
– Вы бы в глаза этим зверям не смотрели… Нехорошо это. Загипнотизируют ведь… Вы молодой, сильный, они на вас охотиться могут. Для потомства. Предупреждаю. Не смотрите в глаза, особенно девкам.
И Семён, хлестнув лошадь по крупу, покатил в повозке в обратную сторону. Глеб Никифорович стоял на пороге больнице и долго смотрел ему в след. Лёгкий мерцающий в свете луны снежок, словно пух, опускался с небес и нехотя покрывал землю. Он мечтал ещё
И вдруг Глею Никифорович услышал высокий протяжный вой, доносившийся откуда-то издалека, как из другого мира. Этот вой был призывной, так зовёт самка верного супруга, и откликнулся в его сердце какой-то непонятной волной радости и приливом надежды. Он сам пока не осознавал, что с ним творилось. Но почему-то захотелось бросить всё и бежать в поисках этого звука; рыть лапами землю, грызть корни, но найти ту, кто его зовёт…
–Глеб Никифорович! – разбудила доктора от грёз медсестра, зовя его через форточку наконец-то зайти с крыльца к себе в кабине, – дед-то утренний – ещё живой… Глаза, говорят, открыл, кушать просит…
Врач зашёл в больницу.
Глава 4
Колокол
Глеб Никифорович всю ночь не спал. Привезли порезанного в пьяной драке Кузьму, конюха. Пырнул его за околицей Митька-щербатый – местный дебошир и пьяница. Он частенько любил руки распускать и привязываться к людям, когда выпьет, но до поножовщины не доходило. Сейчас же Митька, придравшись к такому же подвыпившему Кузьме, что брат его, Егор, обманул и за какую-то работу денег не дал, полез сначала с кулаками, а в оконцовке пырнул ножичком в брюхо.
Кузнец в смотровом кабинете был возбуждён и возмущался:
–Надо же, сволочь, сразу с ножом! Я ему по морде, кулаком съездил, чтоб не задавался, а он нож выхватил! Убивец! Да я его! Да мы его!…
–Тихо! Тихо! – пыталась уложить на кушетку размахивающего руками пациента санитарка баба Варя, -ишь, разбушевался. Лежи, говорят.
–Ну, сволочь… – цедил сквозь зубы Кузьма, укладываясь на спину и придерживая рукой кровавую рану на животе, – Ну подожди… Мне бы только выбраться… Я тебя!
–Да, – поддакивала баба Варя, – силы побереги! Тебе самому надо вылечиться. Мстить он собрался…
Глеб Никифорович осмотрел зандом рану, выяснив, что она является проникающей, и взял больного в операционную.
Через час, после окончания ревизии брюшной полости, ушивания раны брыжейки и большого сальника, когда хирург размылся и хотел пойти отдохнуть, ему доложили, что затемпературил ранее прооперированный дед Назар, стал жаловаться на боли в животе. Пришлось, после осмотра, взять на операцию и его, с подозрением на несостоятельность межкишечного анастомоза, либо межкишечный абсцесс.
Освободился Глеб Никифорович только под утро. Невыспавшийся, уставший, он зашёл к себе в кабинет. Там уже вовсю генералила не по годам шустрая Пелагея Ивановна, щедро разведя в тазу хлорку и отдраивая и оттирая подоконники, стены, лотки и прочую медицинскую утварь. На полу стояли тазики и вёдра, полкабинета уже блестело, а Пелагея Ивановна с тряпкой в руках довольно любовалась результатом своего труда.
–А, пришли, доктор! – радостно поприветствовала она хирурга, – Ну как там Назар? Жить-то будет?
Глеб Никифорович, осторожно переступая тазики и вёдра, пробирался к своей комнате.
–Не знаю, Пелагея Ивановна. Тазовый
абсцесс, промыл, задренировал. Посмотрим… – грустно отчитался он.–Дай Бог, чтоб пожил ещё Назар…– вздохнула Пелагея, -мы ведь с ним одногодки… Ой, да что это я?… Глеб Никифорович, вы ложитесь там, в комнатке, отдыхайте, я вам мешать не буду. Если уж кто тяжёлый иль срочный поступит – разбужу.
Глеб Никифорович улёгся, не раздеваясь, на кровать, подложив руку под голову. Тело от переутомления трясло, в голове шумело, он чувствовал перевозбуждение и подумал, что сейчас заснуть не сможет. На ум пришёл тот странный волосатый пациент с пулевым ранением бедра, куда его возили недавно в ночь. Не зная его судьбу, хирург спросил:
– Пелагея Ивановна, а волосатые-то эти, из Нелюдимки, больше не приезжали? Как брат-то, с простреленной ногой? Интересно, жив чтоль?…
– Ой, да что им будет, Глеб Никифорович. Нашли, за кого переживать. Они нелюди, что вы об них тужите? Всё на них, как на собаках заживает. Уж знаю я их. Одного, помню, вилами насквозь, проткнули. Ну и что? Бегал себе, как ни в чём не бывало, упырь поганый. Тьфу, на них! Враги! Бандиты!
– Да неужто вилами? А куда? В живот? И жив остался? Ну, чудеса… – Изумлялся врач. Его начинало понемногу смаривать сном, и молодой хирург, сладко зевая, лежал и думал: "Хоть бы часика три никого не пыряли и не резали… Дали поспать"…
– Вилами, в самый живот, – продолжала Пелагея Ивановна, залезши на табурет и пытаясь снять тюль с окон для стирки. – Вот вам крест, Глеб Никифорович. Эти вурдалаки ещё и не на такое способны. Вот я вам сейчас расскажу…
И Пелагея Ивановна начала рассказывать, а уставший доктор закрыл глаза и уснул. И снилось ему, будто возводят мужики в селе небольшую деревянную церквушку. Работают весело, споро, молотки стучат да шутки-прибаутки раздаются. Почти всю уже отстроили, купола осталось только установить. Ходит вокруг церкви новый председатель, с серьёзным видом осматривает. Приближается к нему батюшка, что-то объясняет, показывает… И вдруг слышат все одиночный колокольный звон… Смотрят, а в звоннице ребёнок стоит- мальчик лет пяти, сын одного из строителей. Держит за верёвку язык колокола, и смеётся, снова дёргает. Батюшка ему говорит:
– Ну-ка, пострел, куда залез? Давай быстро спускайся!
А мальчик смеётся и снова "звяньк" в колокол. Не успел никто и сообразить, что к чему, как видят, что за спиной у мальчика показалось лохматое чёрное существо с длинным крючковидным носом и злорадной улыбкой в прозрачных жёлтых глазах… Существо положило свои когтистые лапы на плечи ребёнку, и мальчик выпадает из звонницы вниз. Отец ребёнка бросается в малышу, председатель с батюшкой кидаются в церковь, забегают в звонницу – никого… Спускаются, снова обходят все углы и закоулки – никого…
И лишь Глеб Никифорович в своём сне видит, как залазает чёрная мохнатая нежить по верёвке в свод колокола и укрывается от человеческих глаз…
Доктор вздрогнул и проснулся… Пелагея Ивановна уже перемыла стены, полы, окна, и сидела за столом, разбирая картотеку больных. Она продолжала что-то рассказывать, даже не подозревая, что врач спал..
– Пелагея Ивановна, – перебил он её, – а мальчик-то выжил?
– А? Мальчишка-то? Выжил, только хромал всю жизнь. А ведь потом…
У Глеба Никифоровича опять слипались глаза. Голос становился неотчётливым, слова сливались в монотонный звук. Его снова уносило в сон…