Деревянный Меч

– Я пришел, чтобы поговорить, – медленно и гневно произнес Наоки. – И вам придется меня выслушать. Иначе я не уйду, хоть бы вы весь дом кликнули на подмогу.

– Нам не о чем говорить, – отрезал отец.

– Один знающий человек сказал мне, – продолжал Наоки, не обращая внимания на отца, – что Тайин, возможно, еще жива…

Ему пришлось прерваться: отец придушенно охнул и медленно осел на ступени усыпальницы.

Доводы Кенета убедили Наоки, но не его отца – чего, впрочем, и следовало ожидать. Наоки был не совсем справедлив, честя в душе отца за траур напоказ. За минувшие двенадцать лет отец настолько свыкся со своим горем, что оно поначалу сделалось как бы частью его самого, а потом и большей его частью. Отними у старика его скорбь – и много ли от него останется? Отец так сопротивлялся убеждению, словно Наоки норовил вырвать у него сердце из груди.

Под утро охрипший Наоки кликнул слугу, велел принести бумагу и кисть и быстро написал два письма. В первом он просил у Кенета прощения, что не зайдет за ним утром, как обещал вчера, и рекомендовал всецело располагать своим посланцем, который и поможет ему найти более подобающее жилье. Второе было прошением о недельном отпуске на имя массаоны Рокая. Отправив оба письма со слугами, Наоки вновь принялся убеждать отца.

На четвертый день своего отпуска Наоки потерял всяческое терпение.

– Я сам заплачу магу что следует, – не выносящим возражений тоном заявил Наоки.

– Наглец! – Иного ответа Наоки не ожидал. На него он, собственно, и рассчитывал.

– Если вы считаете возможным пускать свое состояние на ветер ради траура, – холодно и спокойно отпарировал Наоки, – но скупитесь заплатить магу, который мог бы узнать наверняка, жива ли Тайин, придется мне пустить в ход свое воинское жалованье.

Удар по самолюбию отца Наоки нацелил безошибочно. До смерти Тайин отец славился не только буйным нравом, но и вошедшей в пословицы щедростью – чертой, которую Наоки от него в значительной степени унаследовал.

– Твоего жалованья не хватит купить для мага завязки для подштанников, – ехидно возразил отец. – Для такого дела нужен очень сильный маг. Сам заплачу, не беспокойся. Я не бедней сопливого нищеброда в синем тряпье. Интересно, где ты собираешься искать такого мага? Или твой знающий человек тебе и тут успел присоветовать очередное сумасбродство?

Наоки возликовал.

– Говорят, сейчас в Каэн прибыл как раз такой маг, – победоносно заявил он. – Лучший отсюда до столицы.

– Говорят! – сварливо хмыкнул старик. – Что ж, вели позвать. Хуже не будет.

Вели позвать! Наоки сам опрометью бросился на поиски волшебника: разве можно унижать мага, обращаясь к нему через слуг! Ничего отец не понимает в жизни. Как, впрочем, и любой человек, которого богатство и знатность избавили от необходимости разбираться в ней самолично. На все у него один сказ: “Вели слугам”. Всю свою жизнь он видел только затравленную челядь либо “особ своего круга”. Где уж ему понять, что у человека может быть чувство собственного достоинства – особенно если этот человек может прожить год на меньшую сумму, чем та, что тратится в доме на одни только пряности всего за месяц. По его понятиям, побренчи у мага перед носом увесистым кошельком, и он помчится что есть духу. “Вели позвать”, как же! Ладно еще, если маг и вовсе не откажется прийти: когда умерла Тайин, а Наоки ушел из дому, вся семья стала пользоваться весьма дурной славой.

Завидев мага, покупающего у бродячего торговца пирожки, Наоки до того оробел, что едва смог подойти и, запинаясь, выговорить приветствие.

Он чувствовал себя несчастным и растерянным. Вся его убежденность в том, что Тайин еще можно вернуть к жизни, куда-то улетучилась. Перед ним был не захолустный колдун, а настоящий могучий волшебник; каким-то странным образом Наоки чувствовал его силу и смутился необыкновенно. Ему почти хотелось отступить. Но в ответ на его приветствие маг улыбнулся так доброжелательно, что Наоки вновь ощутил утраченную смелость и рассказал обстоятельства дела быстро и коротко, словно опасаясь, что храбрость покинет его раньше, чем он завершит рассказ, и он так и останется стоять посреди дороги с раскрытым ртом.

Маг выслушал Наоки, не перебивая. Синие глаза его потемнели.

– Возможно, вы правы, господин воин, – сказал он. – Пойдем.

Наоки невесело усмехнулся. Придворный маг, вызванный отцом к больной Тайин, с места не стронулся, пока не сговорился о цене за свои услуги. Не торгуйся он так долго, возможно, поспел бы к сроку, и Тайин не умерла бы вовсе. То ли дело настоящий маг!

А настоящий маг всю дорогу задавал Наоки всевозможные вопросы, и воину пришлось поднапрячь свою память. За этими быстрыми точными расспросами Наоки и не заметил, как оказался у цели. Не заметил он и того, что провел уважаемого господина волшебника не через главные ворота, а через ту же дыру в ограде, которая и была четыре дня тому назад единственной свидетельницей его возвращения домой.

Отец метнул на сына гневный взгляд: он-то велел слугам встретить мага у ворот – хоть и услужающий человек, а все же маг, да еще известный. Надо оказать хоть какое-то почтение. Но мага знаки внимания к его знаменитой особе не интересовали совершенно. Нетерпеливым жестом он прервал все словоизлияния и прошел внутрь усыпальницы так быстро, что его плащ раздувало на ходу, словно от сильного ветра.

– Прикажете открыть гробницу? – Слуга, ожидавший мага в усыпальнице, переломился в поклоне.

– Пока нет надобности, – сухо заметил маг. – Лучше присмотри, чтобы сюда не заходил никто, кроме родственников девочки.

Едва слуга покинул усыпальницу, маг подошел к гробнице вплотную и положил ладони на ее полированную крышку из белого нефрита. Глаза его потемнели еще сильнее, а лицо приобрело такое выражение, что не только Наоки, но и отец не осмелился потревожить мага неуместными расспросами.

Наконец волшебник отнял руки от полированного камня и глубоко вздохнул. Вся краска сбежала с его лица, веки отяжелели, словно он не спал несколько суток.

Наоки и отец почтительно ждали.

– Совершенно не понимаю, – сказал маг, – зачем вы меня сюда позвали.

У Наоки словно сердце оборвалось.

– Говорил я тебе! – выдохнул отец с яростным шипением. – Говорил! Этот твой воин сопливы…

– …лучший маг-целитель империи, – спокойно завершил маг начатую отцом фразу. – И все, что здесь можно сделать, он сделает гораздо лучше меня.

– Лучший ма… – начал было отец и задохнулся.

– Значит, помочь все-таки можно! – радостно воскликнул Наоки.

– Разумеется, – кивнул маг. – Ваш друг совершенно прав, юноша. Девочка еще не умерла. Хотя она и не жива. Она не отравилась и не могла отравиться. У нее очень тяжелый шок, вызванный каким-то неожиданным потрясением.

Впервые в жизни Наоки видел, чтобы отец опустил глаза, когда его в чем-то упрекнули.

– Шок этот мог оказаться и смертельным, – продолжал маг, – но, по счастью, этого не случилось. Однако он настолько глубок, что мне с ним не справиться.

– Так пусть этот приятель Наоки попытается! – воскликнул отец, недоверчиво глядя на волшебника. Эти слова его разочаровали: какой смысл приглашать мага, если он не в состоянии сделать свою работу? И предлагает, чтобы ее выполнил другой – да не кто-нибудь, а презренный воин, у которого молоко на губах не обсохло! Полно, да можно ли доверять рекомендациям такого человека? Шарлатан. А Наоки – остолоп. Нашел кого приглашать.