Держа океан

— Пожалуйста, выслушайте доктора Норта, — попросила моя мама, а мистер Сэмсон так рассердился, что его лицо покраснело.

— Так за этим стоите вы? Вы знали об этом сумасшедшем плане? Зная вашу семью, вероятно, эту идею ему подали вы.

После этих слов мой папа встал и нацелил на мистера Сэмсона палец, а тот стал так дергать свои усы, что был похож на разъяренного моржа. И тогда поднялся уже доктор Норт. Он прошел и встал между ними, протянув обе свои руки в сторону каждого из наших отцов.

— Господа. Мы собрались здесь для того, чтобы обсудить вопрос, а не бросаться обвинениями. Что касается этой идеи, то можете винить меня. Мое профессиональное мнение заключается в том, что Джереми будет лучше восстанавливаться в независимой среде. Также я хотел бы, чтобы он устроился на неполный рабочий день. И на самом деле у меня есть на примете несколько мест, где он сможет работать.

— Он не может работать и учиться, — сказала миссис Сэмсон.

— Я не хочу учиться, — ответил ей Джереми, и все снова начали кричать.

Все пошло по кругу. Джереми и доктор Норт говорили, чего хочется Джереми, а его родители расстраивались. Теперь я понял, почему Джереми так нервничал перед разговором с ними. Даже при нашем присутствии они злились. Они и меня вгоняли в жуткий стресс.

Я представил, как Джереми живет в этом стрессе постоянно, и подумал, что, может, из-за этого он так подавлен и встревожен. Хотя, наверное, тут все сложнее.

— Мне нужно, чтобы вы поняли, — произнес доктор Норт, когда все наконец успокоились. — Решение о будущем Джереми принимает только он сам. Я даю ему советы о том, как ему нужно поступить с моей точки зрения, но он сам принимает все решения, касающиеся его здоровья.

— Итак, вы предлагаете нам платить за то, что с ним все нормально? — спросил мистер Сэмсон, а его усы продолжали подергиваться. — Платить и позволить ему жить с этим мальчиком, с которым, как он думает, он встречается?

— Мы начали оформлять документы для того, чтобы Джереми присвоили инвалидность и социальные выплаты…

— Инвалидность? — лицо миссис Сэмсон скривилось, и Джереми еще больше сгорбился.

Моя мама выглядела так, будто хотела что-то сказать, и она обратилась к маме Джереми.

— Габриэль, я понимаю, что, когда твоему ребенку присваивают статус инвалида, это огорчает. Я понимаю больше, чем ты можешь себе представить. Но отрицание не изменит ситуацию Джереми, оно фактически лишает его возможности получить помощь и социализироваться в обществе.

После этих слов мистер и миссис Сэмсон стали так орать, что мне захотелось подать знак моей маме о том, что мне нужно выйти. Я смотрел на Джереми и думал, что он тоже хочет уйти, но он не мог покинуть свой же сеанс групповой терапии. Крики заставили меня чувствовать себя тревожно, но я волновался, что если уйду, то мы с Джереми не сможем жить в «Рузвельте» вместе.

У Джереми, в отличие от меня, не было с собой телефона, поэтому я достал из кармана свой, открыл блокнот и стал печатать перед тем, как передать телефон Джереми.

«Крики — это плохо. Мне хотелось бы, чтобы мы ушли»

Он прочитал мой текст и напечатал ответ.

«Да. Прости. Ты можешь уйти, если хочешь»

Когда он вернул мне телефон, я поставил букву «Э» перед моим текстом и «Дж» перед его, как бы разделяя их, и напечатал снова.

«Э. Я не хочу уходить без тебя»

Джереми издал легкий вздох, прочитав мое послание.

«Дж. Не думаю, что смогу уйти. Тебя беспокоят крики? По тебе не скажешь, ты так спокоен. Даже не напеваешь и не качаешься».

Из-за этого я напрягался еще больше. Из-за необходимости сидеть не двигаясь, слушая эти крики.

«Э. Я пытаюсь быть хорошим, чтобы твои родители не называли меня недопустимым словом».

Это было все, что я написал, но Джереми смотрел на мой текст так долго, будто я накатал целую поэму. Он крепко сжимал мой телефон в руке, не отводя от него взгляда. На заднем плане наши родители вопили друг на друга, а тихий голос доктора Норта пытался заставить их успокоиться. Затем Джереми закричал:

— Хватит!

Я вздрогнул. Его голос был злым, и напев сорвался с моих губ, прежде чем я смог его остановить. Я даже пару раз качнулся, но остановился, когда Джереми положил свою руку мне на плечо. Это было абсолютно правильное прикосновение. Хорошее, потому что это было его прикосновением, крепкое, но не слишком, и не такое легкое, от которого моя кожа начинает зудеть.

— Извини, — сказал Джереми значительно мягче. — Я не хотел тебя напугать.

Я слегка качнулся, но не стряхнул его руку.

— Слишком много криков. — Хотя сейчас никто не кричал.

Все молчали и наблюдали за мной. Мне хотелось напевать, качаться, взмахивать. И чем больше они смотрели на меня, тем больше хотелось снять это напряжение, но Сэмсоны подумают, что я глуп. Умственно отсталый. Мои оценки и дипломы не берутся в расчет, когда я напеваю, качаюсь или взмахиваю руками.

Мне нужно было уйти, но я чувствовал, что мой побег разрушит наши шансы. Так что очередная попытка покачаться или напеть кукую-то мелодию с треском провалилась.

Джереми взял меня за руку. Он не кричал, но разговаривал со своими родителями таким строгим голосом, которого я раньше от него не слышал.

— Я устал от всего этого. Мне плевать на то, что вы думаете. Я живу сам по себе. Вы можете упаковать мои вещи или выбросить их. Мне плевать. Фигово, конечно, что у меня настолько сложное психическое заболевание, что я считаюсь инвалидом, но это не значит, что я должен терпеть все эти крики и позволять мешать меня и моего парня с дерьмом. — Его рука сжала мою. — Он мой парень. Я не знаю, почему он хочет жить с ходячей катастрофой вроде меня, но рад этому, потому что он — единственное хорошее, что есть в моей жизни. Мысль о том, что мы будем жить вместе в «Рузвельте» заставляет меня упорнее трудиться и вставать по утрам. Я не хотел оставаться в больнице, пока «Рузвельт» не откроется. Я хотел вернуться домой, чтобы у меня был мягкий и осторожный переход к новой жизни, но я слишком нервничал, чтобы сказать вам об этом, поэтому думал, что будет лучше, если здесь будут присутствовать Эммет и его семья. Но вы смущаете и унижаете меня и его. Так что мы закончили. Просто закончили. Я лучше останусь в больнице или под мостом, чем поеду к вам домой.

Сэмсоны снова начали орать, и я больше не мог это терпеть. Я отпустил руку Джереми и показал знаком маме, что мне нужно уйти, иначе я взорвусь.

Джереми хотел поговорить со мной, хотел остановить, но не смог. Я сдерживался до тех пор, пока не вышел из комнаты, а выйдя из нее, я отвернулся к стене и стал напевать, качаться, хлопать и взмахивать руками. Коридор был пуст, но в моей голове все казалось таким резким и громким.

Меня позвала мама. Она не прикоснулась ко мне, но встала рядом и сказала, что папа пошел заводить машину, а мы выйдем на стоянку через боковую дверь. Алтея молча стояла чуть поодаль и была похожа на охранника. Мне полегчало.