Держава богов

Мы то и дело оказывались в тени гигантских башен из стали и стекла, что плыли, подобно облакам, в нескольких метрах над землей. Одна из них два квартала следовала за нами, точно потерявшийся щенок, но потом, глухо простонав, свернула и поплыла по другой улице. Других пешеходов не было видно, хотя мы ощущали присутствие наших братьев: одни наблюдали за нами, другим не было дела. Город притягивал их, потому что был прекрасен, но как они его выдерживали, понятия не имею. Что это вообще за город, если в нем нет жителей? Это как жизнь без дыхания. Или дружба без любви. Какой в них смысл?

Потом вдалеке забрезжило нечто, привлекшее наше внимание. Глубоко в сердце города, выше и медленнее плывущих над землей небоскребов – гладкая, сверкающая белая башня без окон и дверей. И даже при всей архитектурной мешанине этого места некоторым образом угадывалось, что эта башня не отсюда.

Я остановился и стал, хмурясь, разглядывать это чудо. Тем временем рядом вырос гриб повыше Нсаны, раскинув шляпку над нашими головами.

– Это еще что такое? – спросил я.

Нсана напряг волю, притягивая башню поближе, и город стал собираться в складки, пока мы не оказались у ее подножия. Убедившись, что дверей действительно нет, я вдруг скривил губы: башня, оказывается, была сложена из день-камня. Такой вот кусочек Неба посреди божественных снов – мерзость.

– Это ты ее сюда притащил, – сказал Нсана.

– И не думал, во имя всех преисподних!

– А кто, если не ты, Сиэй? Я соприкасаюсь со смертным царством только посредством снов, и оно меня не затрагивает. Оно никогда не оставляло на мне следа.

Я пристально посмотрел на него:

– Оставило след? Вот, значит, как ты обо мне думаешь?

– Именно так, Сиэй. Ты им помечен.

Я уставился на него, соображая, обидеться мне, рассердиться или испытать какие-то иные чувства, и Нсана вздохнул.

– Точно так же, как я отмечен нашей разлукой, – продолжил он. – А все мы – Войной. А ты думал, что ужасы, которые тебе довелось пережить, просто рассеются, едва ты обретешь волю? Ничего подобного: они стали частью тебя. – И, пока я подыскивал слова для испепеляющего ответа, Нсана вновь нахмурился, разглядывая башню, и добавил: – Это ведь не просто скверные воспоминания.

– Что?

Нсана вытянул руку и коснулся белой поверхности башни. День-камень засиял, точно в Небе по ночам, сделался полупрозрачным… и я вдруг разглядел внутри громадную извивающуюся тень. Она заполняла всю башню, бурая и невнятная, как отходы в кишке. Или как раковая опухоль.

– А тут все непросто, – заметил Нсана.

– Где, в моих снах?

– В твоей душе. – Он задумчиво глядел на меня. – Должно быть, это старая тайна, раз уж она так разрослась и стала такой могущественной и важной.

Я затряс головой, но уже не смог отделаться от сомнений.

– У меня не тайны, а секреты, маленькие и глупые, – возразил я, давя червячка неуверенности. – Ну, хранил я косточки убиенных мной Арамери в глухом закоулке прямо под спальней главы семьи. А еще писал в чашу для пунша, когда они свадьбы играли. И менял направления на картах, чтобы они путались. Потом я как-то украл волосок Нахадота, просто чтобы проверить, получится ли, и этот волосок чуть меня живьем не сожрал.

Его взгляд стал жестким.

– У тебя есть и детские секреты, и взрослые, Сиэй, потому что ты никогда не был тем простачком, каким притворяешься и хочешь быть. А уж этот… – Он хлопнул ладонью по поверхности башни, пустив эхо гулять по пустым улицам, – этот ты умудрился сохранить даже от себя самого.

Я рассмеялся, но получилось как-то натянуто.

– Я не могу таить секрет от себя самого. Это бессмысленно.

– А тебя когда-то волновал смысл? Ты, по-моему, уже забыл, что это такое.

– Но я…

забыть

Я запнулся и замолчал. Мне вдруг сделалось холодно. Я начал дрожать, хотя Нсана, единственной одеждой которого были волосы, чувствовал себя прекрасно. Но его глаза внезапно сузились, и я вдруг понял, что он расслышал в моих мыслях тот странный негромкий отзвук.

– Это был голос Энефы, – сказал он.

– Но я не…

Тут я покривил душой. Ведь это мама время от времени нашептывала во мне, бережно отводя мои мысли в сторонку, когда они подбирались слишком близко к запретному. Это ее голос подсказывал мне «забыть».

– Ты, похоже, кое-что забыл, – тихо проговорил Нсана. – Хотя, возможно, и не по своей воле.

Я нахмурился, разом испытывая растерянность, тревогу и страх. А высоко над нами, внутри башни, та темная хреновина заворочалась, издав низкий рокочущий стон. Послышался едва различимый звук сдвигаемых камней, и когда я вновь поднял голову, то увидел на поверхности день-камня целую паутину тончайших трещин.

Итак, я что-то забыл. Вернее, Энефа заставила меня что-то забыть. Однако теперь ее больше не было, и то, что она со мной некогда сделала, постепенно сходило на нет.

– Боги, смертные и демоны между ними… – Я потер ладонями лицо. – Неохота мне с этим связываться, Нса! Мне и так последнее время не очень просто живется.

Нсана вздохнул, и его вздох преобразил город, сделав его игровой площадкой, полной ужасов и восторгов. Я увидел крутой, высокий и скользкий склон над большой ямой, полной жующих, лязгающих зубов, просто зубов без тел. Рядом возвышались качели с цепями, густо смазанными жиром и кровью. Качели наверняка были ловушкой, только я пока не видел ее. Уж очень невинно они выглядели. Ну, прямо как я, когда затеваю очередную пакость.

– Пора взрослеть, – повторил Нсана. – Прежде ты убегал от меня, лишь бы этого избежать. Теперь выбора у тебя нет.

– А раньше что, был? – возмутился я. – Я стану взрослым и старым, и это меня убьет!

– Дурачок, я же сказал не «стареть», а «пора взрослеть»! – Нсана наклонился ближе, его дыхание отдавало медом и ароматами ядовитых цветов. – Во имя Вихря, то, что ты дитя, еще не означает, что ты обязан оставаться незрелым! Я давно и неплохо знаю тебя, братишка, и вот тебе еще один секрет, который ты усиленно прячешь от себя, но зато столь же усиленно оповещаешь о нем всех и каждого: ты одинок. Ты вечно один, пусть даже любовников на твоем пути не сосчитать! Ты никогда не желаешь того, чем обладаешь, и хочешь только того, что тебе не дано.

– Но это не… – начал я, но он безжалостно перебил:

– Ты любил меня еще до того, как я постиг собственную природу. Любил, пока я нуждался в тебе. А потом, когда я обрел силу и вместе с ней целостность, когда перестал нуждаться в тебе, но продолжал желать твоего общества…

Он вдруг умолк, стиснув зубы и словно удерживая слова, которые ему было бы слишком больно выговорить. Я смотрел на него, утратив дар речи. Он что, именно так себя и чувствовал все это время? Именно так видел все, что с нами случилось? Мне-то всегда казалось, что это он бросил меня. Я затряс головой, не в силах ни понять этого, ни принять.