Десант. Повесть о школьном друге
Шрифт:
Действительно, Леопольд влюбился в стихи Маяковского еще в восьмом классе. Он воинственно нападал на тех ребят и девчат, которые не понимали его любимца, доказывал, что тот ясен, как стеклышко, глубок, звонок и щедр. Одноклассники догадывались, что и желтую куртку, пошитую из «чертовой кожи», Некрасов носил в подражание Маяковскому. Как-то учительница русского и литературы Татьяна Родионовна Крюченкова рассказала, что еще девчонкой бегала в кафе футуристов и там встречала поэта в этакой просторной желтой куртке и, якобы, на его щеках были намалеваны то ли фрукты, то ли овощи.
— Хочешь, я тебе нарисую морковку на физии, — подтрунивал над Ляпой Кирилл Мишарин. — Давай…
— Не в этом суть! — отвечал Леопольд.
Его тяга к творчеству Маяковского была
Леопольд нередко размышлял о духовной близости Маяковского к Пушкину. Он как-то особенно почувствовал ее на концерте известного чтеца Владимира Яхонтова. То была литературная композиция «Пушкин — Маяковский». До встречи с Яхонтовым Леопольд представлял себе, как и многие в те годы, что Маяковского — «агитатора, горлана, главаря» — надо не просто читать, а непременно выкрикивать, резко жестикулируя и поднимаясь на носки. А Яхонтов читал его так же естественно, задушевно и просто, как Пушкина, беседовал со слушателями. Он как бы объединял стихи двух великих поэтов: только кончалась пушкинская строфа, и ее тотчас продолжал Маяковский. Они, убедился Некрасов, стояли рядом, родные, как братья. Леопольд многое понял и, став постарше, старался читать стихи Маяковского просто, душевно и доверительно. И на фронте он читал так же. Бойцы отлично понимали его.
Минометчики замечали, как бережет их командир маленький красный томик, носит в своей видавшей виды полевой сумке вместе с необходимыми принадлежностями офицера-минометчика: сложенной в аккуратную гармошку топографической картой, компасом, курвиметром, а также со скромным запасом ржаных сухарей.
Леопольд пронес Владимира Маяковского по дорогам войны, с ним поэт побывал в пехотных траншеях, на наблюдательных пунктах, в походах, держал оборону и ходил в атаки.
Этот томик сохранился. В Центральном музее Вооруженных сил СССР, в зале № 14, есть небольшой стенд, посвященный Герою Советского Союза Л. Б. Некрасову. На нем — портрет Леопольда, орден Отечественной войны I степени, потрепанная кирзовая полевая сумка, а рядом книжечка в красной обложке. На титульном листе однополчане сделали надпись: «Маяковский был тебе всегда близок» и поставили дату — 26 апреля 1945 года.
Глава седьмая. Подданный пехоты
1
В окоп, где примостился Некрасов с ординарцем Терехой, спрыгнул рослый и плечистый старший сержант. То был Баженов, по фронтовым меркам старый знакомый: вместе воевали с осени прошлого года.
— Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант. Поздравляю с назначением, теперь ты законный командир роты. Рад, небось?
— Есть немножко: растем над собой. Ноги-то болят?
— Гудят. Как-никак, а две с половиной сотни протопали, из-под Витебска к самой Орше. Теперь мы с тобой в 3-м Белорусском, у генерала Черняховского. Ты, москвич, поди, заметил, где мы находимся? Минская автострада — рукой подать. Я километровый столб видел: 470 до столицы. Вот бы тебе прямо по асфальту и — домой…
— Да, здорово. Так бы и мчался до самой Поклонной горы, а оттуда хоть с завязанными глазами на Полянку.
— Она там ждет, а?
— Может, ждет, а может, нет, но я все равно туда даже пехом бы допер. Только напрямик не выйдет, придется с заходом в Берлин…
И в батальоне, и в полку Некрасов знал многих, и его многие знали. Как не свести знакомство с пехотой, когда большую часть боя находишься в траншеях, окопах, в цепи. Офицер-минометчик делит со стрелками и горести, и радости, а также хлеб-соль.
В своем первом батальоне Леопольд особо выделял Баженова. Помнил, как еще под Городком тот в критический момент заменил раненого лейтенанта и повел взвод в атаку, как, доставив в траншеи термосы с кашей, брался за автомат и отражал очередную контратаку немцев. Гвардии старший сержант был мастер на все руки, владел нашими автоматом и пулеметом, немецкими «шмайссером» и МГ, ловко запрягал обозных лошадей и водил трофейный грузовичок. Не раз пытался Некрасов сманить Баженова в минометную роту, но тот отказывался:— Зачем менять шило на мыло, все равно вместе. Мы с тобой, как рыба с водой.
По душе было Леопольду и нетерпение Баженова, его решительность и дерзость в бою, о чем не раз сообщала газета-дивизионка «За счастье Родины». Некрасов и сам разделял его чувства. «Ох весна, весна! — писал он. — Все время хочется сделать что-нибудь особенное. Четвертый день собираюсь ползти к фрицам в траншею и забросать их гранатами. Только ординарец знает мое желание и глаз не спускает, так и держит за рукав».
Ожидалось новое наступление. На здешнем участке держала оборону 78-я немецкая дивизия. Ей Гитлер присвоил наименование штурмовой, вооружил новейшими видами оружия, в том числе фаустпатронами. Командовал ею генерал-лейтенант Г. Траут, прозванный «железным генералом». «Пока я под Оршей, — заверял Траут, — Германия может спать спокойно».
До начала операции «Багратион» оставалось более месяца, и Городокскую дивизию отвели в недальний тыл, где она усиленно готовилась к боям. И весь пыл, с которым на переднем крае Некрасов рвался в схватку с врагом, он обратил на боевую учебу. К тому времени Леопольд стал завзятым минометчиком. Если в письмах минувшего года он обычно называл себя «офицером-артиллеристом», то в сорок четвертом писал с гордостью: «Я — минометчик, даю фрицам жару»; «поддерживаю пехоту из своих „самоваров“».
После Невеля и Городка, боев под Витебском он по-настоящему оценил свое оружие. О, скромный батальонный миномет калибра восьмидесяти двух миллиметров, образца 1939 года, ты достоин самой высокой славы! Как горячо и искренне любила тебя, близкого и верного помощника, наша пехота, как ждала той поддержки и надеялась на нее: «Дай огоньку!» — и ты давал. Едва укрытые высоткой, холмиком, берегом овражка, лесной опушкой, твои горячие трубы изрыгали навесной огонь, прокладывая дорогу стрелкам, окорачивали рвущихся в контратаку фашистов. Твои карающие мины летели и в ближнюю цель — на сотню метров, и дальнюю — на три с лишним километра. Ты — истинно подданный матушки-пехоты!
На лесной поляне с рассвета до заката шли неустанные тренировки. Приметливый, переимчивый Некрасов прежде всего сам научился приемам, которые отменно получались у Воронкова, Шабанова, Колесова, — быстро, точно работать с прицелом, подъемным механизмом, определять и устанавливать дополнительные заряды, регулируя дальность стрельбы.
— Хорошо, что в расчете Шабанова все умеют всё, — говорил Некрасов, — наводчик заменяет командира, а тот — наводчика, заряжающий знает прицел… Расчетам научиться взаимозаменяемости!
Раскуривая короткую трубочку, которую держал с юношеской важностью, Леопольд руководил тренировками вместе с командирами взводов гвардии лейтенантом Дружининым и гвардии младшим лейтенантом Кондратьевым.
«У нас в роте каждый номер мог заменить другого, — вспоминает бывший минометчик гвардии ефрейтор Владимир Родионович Ковалев. — Даже ездовые знали минометную науку».
Часами, в поту и пыли, сменяя друг друга, красноармейцы отрабатывали заряжание, кормили ненасытную «трубу» и пришли к замечательным результатам. Подавая мины «конвейером», они добились того, что при шквальном огне двенадцать, а то и четырнадцать мин, покачивая своим оперением, висели в воздухе, а очередная уже гнездилась в стволе. То был автоматизм высокого класса и отменной точности, ибо движения бойцов стали рассчитанными и соразмерными. Ошибка стоила жизни всему расчету: поспешишь в горячке боя, вложишь «хвостатую» в «трубу», когда там еще сидит другая, — тотчас взрыв, конец.