Десантура-1942. В ледяном аду
Шрифт:
Ответом ему было тяжелое молчание…
Если первый батальон так и не смог удержать Большое Опуево, то второй взял Малое с лету.
Комбат-раз – капитан Иван Жук – приказал атаковать без криков и выстрелов. Более того, десантники его батальона часть пути проползли под настом! Немцы ошалели, когда почти перед их окопами снег взметнулся и белые призраки молча – что самое страшное! – прыгнули на их головы.
Через полчаса, когда под Большим Опуевом еще только разгорался бой, батальон Жука уже зачищал
– Молодцы, мужики! Молодцы! – орал он ребятам, деловито – отделениями – прочесывающим избы.
Из каждой избы приходилось выкуривать фрицев. Гранаты в окна, дверь на прицел…
Внезапно, из крайнего дома басовито застучал трассерами пулемет. Одной очередью срезало сразу троих десантников, перебегавших улицу, освещенную багровым огнем разгорающихся пожаров.
– Подавить пулеметчика! Бегом! – заорал Жук. – Где командир штурмового взвода?
– Убит!
– Мать твою… Морозов! Морозов! – крикнул комбат. – Бегом к штурмовикам, пусть давят пулемет!
– Есть, товарищ капитан! – Комсорг батальона, сержант Ленька Морозов бросился в залегшую первую роту, перепрыгивая через трупы немцев и десантников.
Очередь стеганула совсем рядом, но он каким-то невероятным образом выгнулся, и пули – вместо того, чтобы порвать живую плоть – выщепили дыры по стене избы.
Морозов нырнул рыбкой, уходя из зоны поражения в сугроб. Еще несколько десятков метров, и…
– Товарищ лейтенант… Комбат…
– Да понял я! – Лейтенант Булавченков грыз тесемки шапки-ушанки. – Фомичев штурмовиками сейчас…
Договорить он не успел. Немцы начали минометный обстрел, и комья мерзлой земли ударили ему в лицо. Он ткнулся в снег.
– Тьфу… – Приподнявшись, он выплюнул землю и схватился за правый глаз.
– Ранены?
Лейтенант застонал, держась за лицо.
– Дайте посмотрю. – Морозов осторожно взял руки лейтенанта и отвел в сторону…
– Фингал будет. А глаз вроде цел… Холодное приложить надо…
Новый взрыв заставил ткнуться в «холодное».
И в этот момент немецкий пулемет захлебнулся. А за этим раздались два глухих взрыва, и минометы тоже замолчали.
– Ай, Фомичев, ай, молодец! – вскрикнул лейтенант, вставая на колени. – Рота, вперед!
Десантники бросились в атаку. Впрочем, атаковать было уже некого. Из дома, откуда только что долбил пулеметчик, валил густой дым. А за домом была живописная картина – разбросав конечности и кишки по снегу, валялись дохлые фрицы-минометчики. Тех, кто еще пытался корячиться, десантники штурмового взвода Фомичева спокойно добивали выстрелами в затылок.
– Языка! Языка оставить!
– Некого, товарищ лейтенант! – развернулся к нему вечно улыбчивый старший сержант Фомичев. – Все умерли почему-то!
В этот момент распахнулась дверь дымящего дома и оттуда вывалился надсадно кашляющий немецкий офицер – без штанов и в расстегнутом кителе. Он успел махнуть финкой, пропоров растерявшемуся Морозову маскхалат, но тут же был успокоен ударом приклада
в спину.– Связать и в штаб бригады, – распорядился комроты.
– Скотина… – удрученно разглядывал порезанный полушубок комсорг. – Какую вещь испортил…
– Не-ееет! – закричал вдруг кто-то тонким голосом. – Не трогайте его! Он мой!
Из дымящейся избы выбежала женщина в длинной ночнушке и наброшенной на плечи телогрейке. Тут же споткнулась на ступеньках и упала прямо в ноги лейтенанту Булавченкову.
От неожиданности и лейтенант, и бойцы замерли. Баба же продолжала голосить:
– Не трогайте, ироды! Мой он, мой! Прошу вас… – и зарыдала.
– Это что за явление Христа народу! – грозно рявкнул на бабу подошедший незаметно комбат.
– Товарищ капитан… – начал было лейтенант.
Жук остановил его движением руки и присел перед валяющейся на снегу бабой:
– Эй, ты кто такая?
– Авдотья я… – распрямилась та. Круглое ее лицо покраснело от слез. – Отдайте Вовочку, а?
– Какого еще Вовочку? Ты что, Авдотья, с ума сошла?
– Вольдемара моего отдайте. Он мирный. Он велетинар. Он мне корову сладил…
Жук сдвинул шапку на затылок:
– Вольдемара? Немца, что ли?
– Муж он мне! Христом богом клянусь, муж!
– А что, русского мужа не смогла найти?
Баба вдруг затихла.
– Что молчишь-то? – потряс ее за плечо капитан.
– Без вести пропал в сорок первом… А что ж мне… Одной, тут хоть и немец, а мужик же! Велитинар опять же, велитинар… – и опять зарыдала.
Она почти молитвенно повторяла крестьянски уважаемую профессию пленного, как будто бы это могло помочь ему и ей.
– Велитинар!
По лицу комбата пробежало судорогой презрение:
– Он твоего мужа и убил…
Авдотья затрясла неприкрытой головой:
– Да что ты, что ты… Вовочка и муху не обидит, вона он мне как корову слечил… Что ты, что ты…
Волосы ее, в которых уже блестела седина, немытыми прядями раскидались по плечам.
– Что ты говоришь-то, а? Как же он мужа моего убил? Ты ж советский человек, как такую ерунду говоришь? Он же корову!
Жук сплюнул себе под ноги:
– Корову, говоришь? Корову, это хорошо… Это он молодец! В сарай потаскуху. Этого в штаб.
Баба завыла, вцепившись себе в волосы. Когда двое десантников подхватили ее под руки и потащили в сарай, она извернулась и пнула капитана по ноге. Тот только покачал головой в ответ:
– Советский, значит, человек…
– Нет продуктов, товарищ капитан! Вообще ничего нет. Так, по мелочи насобирали, – подошел нему начштаба батальона. – У кого колбаса, у кого галеты. И у местных тоже ни черта нет. Все выскоблено.
Жук опять сплюнул. На этот раз от досады. Главная цель операции не была достигнута:
– А корова этой бабы?
– Нету коровы. Видимо, немцы увели.
Комбат нахмурился:
– Потери?
– Подсчеты ведем еще. Струков помощи просит. Завязли на подступах.