Десять дней, которые потрясли весь мир
Шрифт:
Он казался изумлённым. «Как же вы добрались сюда живыми?
– вежливо спросил он.
– Сейчас на улицах очень опасно. В Царском Селе кипят политические страсти. Сегодня утром был бой, а завтра утром опять будут драться. Керенский войдёт в город к 8 часам».
«А где же казаки?»
«Так в миле отсюда, вон в том направлении», - он взмахнул рукой.
«И вы будете защищать от них город?»
«О, нет, дорогой мой!
– он усмехнулся.
– Мы держим город для Керенского». У нас упали сердца, потому что в ваших мандатах удостоверялась наша глубокая революционность. Полковник откашлялся. «Кстати, о ваших пропусках, - продолжал он.
– Если вас поймают, то вы окажетесь в большой опасности. Поэтому если вы хотите видеть бой,
«Значит, вы за Керенского?» - спросили мы.
«Ну, не совсем за Керенского. (Полковник, видимо, колебался.) Видите ли, большинство солдат нашего гарнизона - большевики. Сегодня после боя они ушли в Петроград и увели артиллерию. Можно сказать, что ни один солдат за Керенского не встанет. Но многие из них вовсе не хотят драться. Что до офицеров, то почти все они уже перешли к Керенскому или просто ушли. А мы… гм… мы, как видите, находимся в самом затруднительном положении…»
Мы не поверили, что здесь будет какой-либо бой… Полковник любезно послал своего ординарца проводить нас на станцию. Ординарец был южанин. Он родился в Бессарабии в семье французских эмигрантов.
«Ах, - повторял он, - я не думаю ни об опасности, ни о лишениях. Но я так долго не видал моей бедной матери… Целых три года…»
Мчась в Петроград сквозь холод и мрак, я видел через окно вагона кучки солдат, жестикулирующих вокруг костров. На перекрёстках стояли группы броневиков. Их водители перекрикивались между собой, высовывая головы из башенок.
Всю эту тревожную ночь по холодным равнинам блуждали без предводителей команды солдат и красногвардейцев. Они сталкивались и смешивались между собой, а комиссары Военно-революционного комитета торопились от одной группы к другой, пытаясь организовать оборону.
____________________
Вверх и вниз по Невскому, точно волны, двигались возбуждённые толпы. Что-то нависло в воздухе. С Варшавского вокзала можно было слышать отдалённую канонаду. В юнкерских училищах царило лихорадочное оживление. Члены думы переходили из казармы в казарму, уговаривая, умоляя и заклиная солдат, рассказывая им ужасные истории о большевистских зверствах - об избиения юнкеров и насилиях над женщинами в Зимнем дворце, о расстреле девушки перед зданием думы, об убийстве князя Туманова… В Александровском зале думы шло чрезвычайное заседание Комитета спасения, вбегали и выбегали торопливые комиссары… Здесь были все журналисты, выгнанные из Смольного. Они были в приподнятом настроении и не поверили нашему рассказу о положении в Царском. Помилуйте, всем известно, что Царское в руках Керенского, что казаки уже в Пулкове. Была избрана специальная комиссия для встречи Керенского на вокзале. Его ожидали к утру…
Один журналист под строжайшим секретом сообщил мне, что контрреволюционное выступление начнётся в полночь. Он показал мне два воззвания; одно было подписано Гоцем и Полковниковым и приказывало всем юнкерским училищам, всем выздоравливающим солдатам, находящимся в госпиталях, и георгиевским кавалерам приготовиться к военным действиям и ждать приказов от Комитета спасения. Другое было подписано самим Комитетом спасения, и значилось в нём следующее:
«К населению Петрограда!
Товарищи рабочие, солдаты и граждане революционного Петрограда!
Большевики, призывая к миру на фронте, в то же время призывают к братоубийственной войне в тылу.
Не подчиняйтесь их провокационному призыву!
Не ройте окопов!
Долой оружие!
Долой предательские засады!
Солдаты, возвращайтесь в казармы!
Бойня, начатая в Петрограде, - подлинная гибель революции.
Во имя свободы, земли и мира сплачивайтесь вокруг Комитета спасения родины и революции!»
Когда мы выходили из думы, нам встретился
отряд красногвардейцев. Вид у них был суровый и решительный. Они шли по тёмной и пустынной улице, ведя с собой дюжину пленников - членов местного отдела Совета казачьих войск, пойманных в помещении этого Совета в тот самый момент, когда они были заняты подготовкой контрреволюционного заговора.Солдат, сопровождаемый мальчиком с ведёрком клейстера, расклеивал огромные ослепительно белые объявления:
«Настоящим гор. Петроград и его окрестности объявляются на осадном положении. Всякие собрания и митинги на улицах и вообще под открытым небом запрещаются впредь до особого распоряжения…
Председатель Военно-революционного комитета
Н. Подвойский».
Мы шли домой. Воздух был полон смутных звуков. Автомобильные рожки, чьи-то вскрики, отдалённая пальба… Город сердито и беспокойно шевелился…
Рано утром перед самой сменой караула на телефонную станцию явилась рота юнкеров, переодетых в форму Семёновского полка. Они знали большевистский пароль и совершенно беспрепятственно сменили караулы. Спустя несколько минут явился Антонов, производивший инспекцию. Юнкера схватили его и заперли в маленькую комнату. Когда пришла подмога, она была встречена грохотом ружейного огня. Несколько человек было убито.
Контрреволюция началась…
ГЛАВА VIII
КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ
На следующее утро, в воскресенье 11 ноября (29 октября), казаки под колокольный звон всех церквей вступили в Царское Село, причём сам Керенский ехал на белом коне. С вершины невысокого холма они могли видеть золотые шпили и разноцветные купола, огромную серую массу столицы, расстилавшуюся по тоскливой равнине, а за ней - стальные воды Финского залива.
Боя не было. Но Керенский допустил роковую ошибку. В 7 часов утра он послал 2-му Царскосельскому стрелковому полку приказ сложить оружие. Солдаты ответили, что они соблюдают нейтралитет, но разоружаться не желают. Керенский дал им десять минут на размышление. Это озлобило солдат; вот уже восемь месяцев, как они сами управляли собой через свои полковые комитеты, а теперь запахло старым режимом… Через несколько минут казачья артиллерия открыла по казармам огонь и убила восемь человек. С этого момента в Царском не осталось ни одного «нейтрального» солдата…
Петроград был разбужен треском ружейной перестрелки и громким топотом марширующих людей. Под серым небом дул холодный ветер, предвещая снег. На рассвете сильные отряды юнкеров заняли военную гостиницу и телеграф, но после кровопролитного боя были выбиты. Телефонная станция была осаждена матросами, которые залегли за баррикадами, построенными из бочек, ящиков и листов жести посреди Морской, или укрылись на углу Гороховой и Исаакиевской площади, обстреливая всех проходящих и проезжающих. Время от времени мимо них проезжал автомобиль под флагом Красного Креста. Матросы не трогали его…
Альберт Рис Вильямс [69] был на телефонной станции. Он уехал оттуда в автомобиле Красного Креста, якобы наполненном ранеными. Покружив по городу, автомобиль боковыми улочками добрался до штаб-квартиры контрреволюции - Михайловского юнкерского училища. Во дворе училища находился французский офицер, который, по-видимому, распоряжался всем происходившим… Таким путём на телефонную станцию доставлялись боеприпасы и продовольствие. Целые десятки таких автомобилей якобы Красного Креста служили юнкерам для связи и снабжения…
[69]
Альберт Рис Вильямс - друг Джона Рида, видный американский прогрессивный деятель в публицист; автор нескольких книг о борьбе трудящихся СССР за социализм.
– Ред.