Десять городов

А Катерина с благодарностью отвечала:

— Ах, какая мне награда!..

И хотела прибавить: «Очень рада», а вместо этого выходило:

— …Очень надо! Очень надо!

Встретив подругу в новом платье, Катерина спешила сказать, что не видела такого элегантного наряда ни на одной франтихе, но, как обычно, путалась в словах и говорила:

— Ты элегантней всех слоних:такого платья нет у них.

Со временем все начали сторониться ее, и бедняжку это очень огорчало. В конце концов иссякло и терпение родителей. Однажды она слышала, как мама жаловалась на судьбу:

— Ох, судьба моя печальная!Катерина — ненормальная…

Катерина в слезах выбежала на улицу. Слово «ненормальная» мучительно звучало у нее в ушах. Она была нормальная, она это хорошо знала, ее сердце было полно любви к родителям, к подругам, ко всем людям на свете. Почему же никто не понимал ее?

На улице ее остановила какая-то женщина:

Что с тобой, хорошая моя?Отчего ты плачешь в три ручья?

И Катерина прерывающимся от рыданий голосом ответила:

Я могу вам сказать, почему я печальная:все кругом говорят, будто я гениальная.Я сижу над уроками — не разгибаюсь.Виновата ли я, что всегда расшибаюсь?

Она хотела сказать «всегда ошибаюсь», но женщина этого не знала и, подумав, что девочка бредит, отвела ее к врачу.

Врач осмотрел «больную» и велел ей сказать «резеда». Катерина тут же сказала, правда на свой лад:

— Лебеда!

Доктор, конечно, подумал, что она смеется над ним, но у нее и в мыслях ничего подобного не было. Напротив, она надеялась, что этому замечательному доктору удастся наконец-то вылечить ее от необычного дефекта речи, и смело начала:

Рассказать давно хочупро болезнь мою рвачу,но, к несчастью, не бываладо сих пор у коновала…

Врач пришел в ярость: это было слишком — назвать рвачом и коновалом такую знаменитость, как он! И где? В Поэтонии, славящейся своими вежливыми жителями! Нет, он этого так не оставит! И доктор вызвал полицейского, с тем чтобы тот препроводил Катерину к родителям и посоветовал поместить ее в Дом поэтического перевоспитания.

По дороге, упираясь изо всех сил, Катерина попыталась растолковать полицейскому, что, собственно, произошло:

— Верьте, я сама не рада…Я ошиблась… Вот засада!..Можно было вас не звать:я хотела расстрелять…

Полицейский содрогнулся. Откуда ему было знать, что под «засадой» Катерина подразумевала «досаду», а произнося страшное слово «расстрелять», имела в виду мирное «рассказать»? Уверенный, что имеет дело с особо опасной преступницей, он защелкнул на ней наручники и вместо дома доставил ее в тюрьму.

Дверь камеры захлопнулась за ней, и Катерина долго-предолго плакала. Мало того, что бедняжку никто не понимал, никто не любил, так теперь ее еще и заперли в этих холодных стенах! Катериной овладело великое отчаяние, под бременем которого сердце ее сжалось в маленький комочек. Как только ей разрешили отправить родителям письмо, она написала:

«Я пишу из заточения.Ах, какое наслаждение:вашу дочь судить хотят!Нужен лучший автомат».

Если верить записке, она жаждала крови, и, разумеется, никакого автомата мама с папой ей не прислали (в результате она осталась без адвоката). В то же время у родителей появилась надежда, что тюрьма исправит Катерину: если бы в тюрьме было очень плохо, разве она написала бы, что сидеть там — наслаждение?

Судья, знаменитый поэт с прекрасными голубыми глазами, спросил подсудимую:

Обвиняемая виновна?Да или нет?Пусть правдивым будет ответ.

Катерина прижала руку к сердцу и торжественно поклялась:

Не виновата ни капли я,верьте мне, господин свинья!

Все в зале суда так и ахнули. Прокурор вскочил на ноги: —

Не допущу такого позора.Требую смертного приговора!

Какого позора? Что она сделала? Ответила на вопрос господина судьи, только и всего. И, веря в торжество справедливости, она закричала:

— Я не совершила преступления,но готова попросить отмщения!

Она хотела сказать «прощения», но у прокурора не было причины не верить собственным ушам, и он пришел в еще большую ярость:

— Хорошо известно многим:никогда я не был строгим,но сейчас, как никогда,буду строгим, господа.Я преступницы подобной,невоспитанной и злобной,разрази меня гроза,не видал вовек в глаза.Пусть найдут, что я жестокий,умоляю суд высокийвнять призыву моему,посадить ее в тюрьму.Не на годик, не на десять —посолидней срок отвесить,в общем — что там говорить!к ста годам приговорить.

Бедняжка Катерина похолодела от ужаса. Сто лет тюремного заключения! За что! Если допустить, что она нарочно грубила людям, даже и тогда подобный приговор — неслыханная жестокость. И она закричала об этом:

Чем я вам не угодила?Даже если я убила,за решетку тем не менееза такое преступлениене должны людей бросатьСправедливей — забодать…

Но что она говорила? Она не сомневалась, что справедливее было бы не забодать ее, а оправдать:

— Нет, зачем же забодать!Я не то хочу сказать.Верьте слову моему:я мечтаю сесть в тюрьму.

В отчаянии от ошибок, она ошибалась снова и снова, и все смотрели на нее с возмущением. Прокурор кипел от гнева: на скамье подсудимых он видел закоренелую преступницу, совершенно лишенную чувства поэзии, что считалось в Поэтонии тягчайшим преступлением.

И только судья все внимательнее и внимательнее слушал Катерину. Этот замечательный поэт отличался на редкость тонким поэтическим слухом, уловившим в ответах обвиняемой некоторую странность. А обвиняемая, плача и заикаясь, несла уже что-то совсем невразумительное: