Десять лет спустя

Он вышел на улицу. В доме напротив располагались меблированные комнаты «Париж». Ульянов хорошо знал это место, поскольку ранее неоднократно посещал здесь Воровского. Теперь он решил, что утро вечера мудреней, и лучшее, что он может сделать, — это переночевать пока в «Париже». Ему было известно, что здесь никогда не требуют документов, и можно вселиться под вымышленным именем, а именно этого требовало его нелегальное, отныне, положение. Шутки ради Ульянов решил представиться полковником Бздилевичем.

Он перешел темную и неширокую Караванную улицу и отворил массивную входную дверь…

Следом за истинным наследником престола улицу перебежал и низкорослый мужичонка в идиотской вязаной шапке красного цвета. У дверей он однако замешкался: вероятно встреча с Ульяновым возле стойки портье не входила в его планы. Пока он пережидал, из под одинокого, тускло светившего фонаря ему навстречу вышел высокий человек, одетый во все черное.

— Добрый вечер, г-н Коба, — ледяным тоном произнес черный человек.

— Здравствуйте, — пробормотал Коба, — но я вас не знаю.

— Зато я вас знаю, — последовал ответ. — И знаю — с какой целью вы стремитесь проникнуть в «Париж».

— Я ищу там ночлег.

— Вы лжете! Откажитесь от своего гнусного намерения — вам все равно не одолеть этого человека.

— Я знаю, — покорно ответил Коба.

— И еще! Не препятствуйте естественному ходу истории. Он вам выгоден. Даже если вам придется пройти через Сибирь!

— Но откуда вам это известно?

— Так утверждают звезды!

— Но кто вы? — спросил изумленный Коба.

Ответа не последовало. Сергей Николаевич Путятин уже исчез под аркой.

Обуреваемый страхами и сомнениями, Коба все же вошел в «Париж». Ему повезло: прямо за дверью, еще оставаясь незамеченным, он успел подслушать конец разговора Ульянова с портье, из чего ему стало известно, что Ульянов вселился в комнату No 16. Едва Ульянов удалился, Коба подошел к стойке и осведомился — свободна ли комната за номером семнадцать. Молодой, нагловатого вида портье утвердительно кивнул и спросил:

— Ваше имя, сударь?

— Князь Дадьян Мингрельский, — отрекомендовался Коба.

Портье подозрительно оглядел видавший виды полушубок и идиотскую красную шапку «князя», но ничего не сказал.

Получив ключ, Коба поднялся на второй этаж. Как он и рассчитывал, семнадцатый номер располагался по соседству с шестнадцатым. Коба вошел в свою комнату, сел за стол и задумался.

Ему вспомнились недавние предостережения неизвестного человека в черном, а также широкие плечи и толстые, поросшие рыжеватой шерстью руки Ульянова. Даже длинный кавказский кинжал, спрятанный под полой полушубка не добавлял Кобе уверенности в себе.

Казалось бы, что может быть проще: постучаться посреди ночи в комнату к Ульянову и вспороть ему брюхо кинжалом. Даже приятно — Коба всегда ненавидел русских! Конечно, может подняться шум, но ведь Барсукевич обещал замять это дело в случае необходимости. И наверняка замнет: начальник охранного отделения отнюдь не заинтересован в огласке этого происшествия. И все-таки Коба боялся. Боялся он прежде всего самого Ульянова.

Помыслив еще какое-то время, Коба разделся и лег в постель. Он решил пока поспать, а делом заняться на рассвете. Он даже придумал оправдание такому плану действий: утром из «Парижа» будет легче уйти незамеченным. Конечно Ульянов может проснуться раньше его и куда-нибудь уйти, но Кобу это не сильно смущало. По правде говоря, в глубине души он этого даже хотел.

Коба лежал в темноте, с закрытыми глазами, но сон не приходил. Тревожные мысли одолевали. Временами он задремывал, но ненадолго и неспокойно. Порой ему казалось, что он еще совсем не спал, порой — он не был в этом уверен и думал, что утро уже не за горами. Он ждал утра и одновременно боялся его наступления.

Вдруг он услышал гром. «Должно быть — сон», — подумал Коба. Он был уверен, что в декабре гроз не бывает. Но гром продолжал греметь. Коба испугался. Ему припомнились картинки из детства: во время тех южных гроз вечно пьяный отец всегда жестоко избивал мать. Отец казался тогда Кобе страшным и сильным, хотя, вероятно, старый пьяница просто боялся грозы. С тех пор Коба тоже боялся гроз. Даже во сне! Гром продолжал греметь. Затем сверкнула молния, да так ярко, что осветила Кобину комнату.

Коба проснулся и сел на кровати.

Стена, разделявшая шестнадцатую и семнадцатую комнаты, рухнула. Свет, зажженный соседом, теперь освещал и Кобин номер. За обломками стены стоял невысокий, атлетически сложенный человек с толстыми, поросшими рыжеватой шерстью руками.

* * *

Ранним утром, когда Адольф Арнольдович Барсукевич явился на службу, его уже ждала агентурная записка следующего содержания:

«Ваше Превосходительство, Сегодня, около десяти часов вечера, в комнату No 16 вселился человек, назвавший себя полковником Бздилевичем. Парижский декабря 22 года 1905 от Рождества Христова.»

Ознакомившись с сиим посланием, Адольф Арнольдович незамедлительно вызвал к себе в кабинет капитана Жмуду.

— Тадеуш Каллистратович! — распорядился Барсукевич.

— Возьмите с собой столько человек, сколько считаете необходимым, и немедленно отправляйтесь на Караванную в меблированные комнаты «Париж». Там в шестнадцатом номере со вчерашнего вечера проживает человек, назвавший себя полковником Бздилевичем.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — вытянулся по швам Жмуда.

— Отправляйтесь туда немеленно, — продолжал генерал.

— Нельзя терять ни минуты. Если это окажется тот человек, которого мы разыскиваем, вам надлежит доставить его сюда живым или, в крайнем случае, мертвым.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — повторил Тадеуш Каллистратович.

И через несколько минут шестерка верховых во главе с капитаном Жмудой уже мчалась во весь опор по Петербургской стороне в направлении Троицкого моста.

* * *

Конный отряд жандармов еще только переправлялся на Городскую сторону, когда г-н Ульянов уже входил в популярное во все времена невское кафе «Норд», чтобы позавтракать и в спокойной обстановке спланировать свои дальнейшие действия.

Гладко выбритый (утром он пожертвовал своей излюбленной бородкой ради конспирации), элегантно одетый, налегке (после пропажи чемодана ему еще только предстояло обзавестись личными вещами) — Ульянов совсем не походил на нелегала. Он выглядел респектабельно, держался уверенно и спокойно и скорее мог сойти за университетского профессора, нежели за революционера.

Он занял небольшой столик у окна и попросил крабовый салат, маринованную миногу, а также пару бутылок светлого австрийского пива. Как много славных мест в Петербурге, подумал он, и как жаль, что ему вновь предстоит разлука с любимым городом. Он еще надеялся на лучшее, но уже предчувствовал неизбежность новой эмиграции.