Десять меченосцев
Шрифт:
Сделав это открытие, Оцу поднялась из-за стола, но к окончательному выводу все же не пришла. Решив судьбу Такэдзо, Такуан большую часть времени проводил, запершись в гостевой комнате с самураем из Химэдзи. Он часто уходил в деревню, и ему было недосуг беседовать с Оцу, как недавно в горах. Оцу снова села.
Был бы у нее друг! Хотя бы один, которому она бы доверяла, на которого могла бы положиться, кто-то сильный и близкий. Этого ей недоставало, она страстно, до самозабвения жаждала обрести надежного друга.
Конечно, оставалась ее флейта, но девушке в шестнадцать лет бамбуковая
– Отвратительно! – вслух произнесла Оцу. Ее ненависть к Матахати не утихала. Слезы закапали на лакированный столик, глаза покраснели, голова казалась нестерпимо тяжелой.
фусума за спиной Оцу тихо отодвинули. В храмовой кухне ярко горел огонь, готовили ужин.
– Вот где прячемся! – раздался вкрадчивый голос. – Сидим, и целый день в праздности прошел.
На пороге стояла Осуги. Оцу опешила на мгновение, но быстро взяла себя в руки и пригласила старую женщину сесть. Осуги уселась, не заставляя себя долго упрашивать.
– Моя дорогая невестка, – начала она напыщенным тоном.
– Да, госпожа, – ответила Оцу, низко склоняясь перед старой каргой.
– Ты признала наши родственные отношения, и я хочу кое-что сообщить тебе, но сначала угости меня чаем. Я разговаривала сейчас с Такуаном и самураем из Химэдзи, и служка не удосужился подать чай. Горло пересохло.
Оцу послушно принесла чай.
– Речь о Матахати, – сразу взялась за дело старуха. – Я не верю всему, что болтает враль Такэдзо, но, похоже, Матахати жив и находится в другой провинции.
– Неужели? – холодно отозвалась Оцу.
– Полной уверенности нет, но настоятель храма как твой попечитель согласился на твой брак с моим сыном. Семейство Хонъидэн приняло тебя невесткой. Верю, ты не откажешься от данного слова, каким бы ни оказалось будущее.
– Да, но…
– Ты ведь не нарушишь уговор?
Оцу тихо вздохнула.
– Ну вот и хорошо! Я очень рада, – сказала Осуги, считая разговор законченным. – А то люди всякое болтают. Кто знает, когда вернется Матахати, поэтому я хочу, чтобы ты перебралась из храма ко мне. У меня больше нет сил работать, старшую невестку особо не погоняешь, у нее в собственной семье дел по горло. Нужна твоя помощь.
– Но я…
– Кому, как не невесте Матахати, войти в семейство Хонъидэн?
– Не знаю, но…
– Ты что же, не хочешь переезжать к нам? Не по душе жить у меня? Любая девушка прыгала бы от радости.
– Дело в том, что…
– Нечего ломаться. Собирай вещи!
– Прямо сейчас? Может, подождать немного!
– Чего ждать?
– Пока Матахати вернется.
– И не думай! – решительно отрезала Осуги. – Вдруг начнешь думать о других мужчинах. Мой долг – следить за твоим поведением. В доме буду учить тебя полевым работам, уходу за шелковичными червями, покажу, как делать прямой шов. И научу, как должна держаться женщина из хорошего дома.
– Я понимаю, но…
У Оцу не было сил протестовать. Голова раскалывалась, грудь теснило от упоминания Матахати. Она еле сдерживала слезы.
– Кстати, – продолжала Осуги, надменно вскинув голову и не обращая внимание на смятение девушки. – Не знаю, что
этот сумасшедший монах намерен делать с Такэдзо. Меня это беспокоит. Последи за обоими, пока Такэдзо жив. Не спускай глаз и днем и ночью. Особенно ночью, потому что Такуан способен на любую выходку. Возможно, они в сговоре.– Вы не против, если я останусь в храме?
– На время. На две части не разорвешься. Придешь со своим скарбом в дом Хонъидэнов в тот день, когда голова Такэдзо упадет с его плеч. Ясно?
– Да.
– Смотри не забудь! – грозно проворчала старуха, покидая комнату. В ту же минуту, словно поджидая, когда Оцу останется одна, на сёдзи легла тень. Мужской голос тихо позвал:
– Оцу!
Подумав, что это Такуан, Оцу кинулась отодвигать сёдзи и отпрянула в изумлении: перед ней стоял самурай. Войдя в комнату, он схватил Оцу за руку и горячо заговорил:
– Ты была добра ко мне. Я только что получил приказ возвращаться в Химэдзи.
– Жаль.
Оцу пыталась освободиться, но самурай крепко держал руку.
– До них, видно, дошли слухи о здешних беспорядках, – продолжал он. – Будь у меня голова Такэдзо, я бы доложил, что выполнил свой долг с честью, и был бы оправдан. Но упрямец Такуан не хочет мне уступать. Не желает даже слушать. Я верю, что ты поддерживаешь меня, поэтому пришел. Вот письмо. Прочти его незаметно для чужих глаз.
Самурай вложил ей в руку письмо и поспешно удалился. Оцу слышала его торопливые шаги.
Это было не просто письмо – к нему была приложена золотая монета. Послание было прямолинейное – самурай предлагал Оцу обезглавить Такэдзо и доставить голову в Химэдзи, где автор письма сделает Оцу своей женой, так что девушка проживет в покое и довольстве до конца своих дней. Подпись – Аоки Тандзаэмон. Эту славную фамилию, по свидетельству ее обладателя, носит один из самых почтенных самурайских родов провинции. Оцу не расхохоталась лишь потому, что была слишком возмущена.
– Оцу, ты поужинала? – донесся голос Такуана. Оцу продела ноги в сандалии и вышла на галерею.
– Не хочется. Голова разболелась.
– Что это у тебя в руке?
– Письмо.
– Еще одно?
– Да.
– От кого?
– Такуан, ты чересчур любопытен.
– Любознателен, девочка, а не любопытен.
– Хочешь взглянуть?
– Если можно.
– Время скоротать?
– А почему бы нет?
– Ладно.
Оцу протянула Такуану письмо. Прочитав его, монах долго смеялся. Оцу невольно заулыбалась.
– Бедняга! Дошел до того, что готов на подкуп и любовью и деньгами. Уморительное сочинение! Мир облагодетельствован бравыми и прямодушными самураями! Он в таком отчаянии, что умоляет молоденькую девушку снести преступнику голову. И глуп настолько, что пишет об этом!
– Письмо меня не беспокоит, – сказала Оцу, – но что мне делать с золотом?
Она передала монету Такуану.
– Немалая сумма, – сказал Такуан, прикидывая вес монеты на руке.
– Это меня и тревожит.
– Успокойся? Потратить деньги – не проблема. Такуан направился ко входу в храм, где стоял ящик для пожертвований. Прежде чем опустить монету, он поднес ее ко лбу в знак преклонения перед Буддой, но в последний момент передумал.