Десятая планета(изд.1945)
Шрифт:
– А кто же? – строго нахмурил брови Грохотов.
– Астрономы.
Это было неожиданно и необычайно. Больше Леонид не проронил ни слова. Он молча сложил фотоснимки в папку и вручил их мне.
Через час я сидела рядом с Леонидом в кабине двухместного автомобиля и бережно держала папку.
Леонид очень ловко управлял машиной. Он молчал, а мне не хотелось нарушать этого молчания. Мы выбрались за город и теперь неслись по темному, влажному асфальту между аллеями по-осеннему безлистных деревьев.
Ужасно хотелось знать, куда мы едем.
Леонид круто повернул руль,
Леонид умерил бег авто и пояснил:
– Перед нами ЦАИ, или, что то же, Центральный астрономический институт. Директор академик Лунин ждет нас. Вы слыхали о нем?
– Нет.
– Лунин – известнейший астрофизик. Сейчас у нас произойдет интересная встреча. И я вас взял, как своего доверенного свидетеля. Вы будете только слушать и молчать. Я покажу ему фото… – Леонид кивнул на папку. – Здесь имеются такие, которых вы еще не видели.
Академик Лунин поразил меня. Великолепная рыжеватая шевелюра, окладистая борода. Почему-то на его носу сидело две пары очков. С непостижимым проворством он вскидывал на лоб то одну, то другую, то обе вместе. А на его письменном столе лежало еще несколько очков и пенсне в самых причудливых оправах. Леонид мне потом объяснил, что Лунин любит рассматривать все в мельчайших подробностях и считает оптические стекла самым замечательным достижением человечества.
Мы были приняты чрезвычайно любезно. Леонид вынул одно фото и протянул академику.
Академик снял очки и вооружил глаз каким-то очень сложным пенсне.
– Разрешите продемонстрировать снимки, о которых я имел удовольствие сообщить вам по телефону.
– Посмотрим, посмотрим, – профессионально, почти безразличным тоном выговорил он, принимая фото из рук Леонида.
Посмотрел, погладил бороду, спросил:
– Интересная туманность… Откуда это? В северном полушарии нет такой…
– Вы правы, – ответил Леонид с суховатой вежливостью. – Снимки попали ко мне случайно. Они сделаны моим другом Пирсом в Антарктике… Туманность в созвездии Южного Циркуля…
– Любопытно, – пробормотал несколько раз академик, рассматривая ряд фото с точнейшим изображением нашей шаровой молнии, мастерски отпечатанных Симоном.
Я с интересом наблюдала за выражением лиц собеседников.
– Туманность? – спросил как бы вскользь Леонид.
– Самая обыкновенная туманность, – пробормотал сквозь густые усы академик, откладывая последнее фото. Он взглянул поверх пенсне на высокие стоячие часы очень сложного, видимо, устройства, с десятками циферблатов и циферблатиков. Академик делал этим взглядом недвусмысленный намек, что нам пора бы убираться отсюда, потому что побеспокоили мы знаменитого ученого по совершеннейшим пустякам.
– Считаю приятным долгом информировать вас и о дальнейшем, – каким-то ласкающим голосом произнес Леонид. Он открыл второе отделение папки и тщательно выбирал оттуда новые фото. – У меня имеется также и несколько спектрограмм этой туманности.
– Что вы говорите? – поднял лохматые брови академик, протягивая руки – одну к Леониду, другою к чрезвычайно выпуклым очкам, покоившимся среди других на столе.
А Леонид показал
академику несколько негативных лент, говоря:– Снято нашей южной экспедицией. Полагаю что это – результат полиспектрографа вашей конструкции.
– Вот как? – заинтересовался академик, заменяя на носу пенсне выпуклыми очками. – Посмотрим, посмотрим…
– Мне говорили, – невозмутимо прибавил Леонид, – что посредством вашего портативного прибора можно заснять спектральные линии любого светящегося предмета, будь то кончик зажженной сигары или блестящий Сириус.
Спектрограф, я знала, имелся у нас в институте. И не было ничего удивительного, что шаровая успела уже попозировать Симону и перед спектрографом.
Академик скользнул сперва небрежным взглядом по первой ленте. И внезапно приподнялся с кресла.
– Показывайте спектрограммы! – почти крикнул он на Леонида.
Тот развернул перед ним небольшую коллекцию.
К моему изумлению, в движениях академика не осталось и следа размеренности и солидности. Теперь он ожесточенно ерошил то свою шевелюру, то бороду. Рассматривал спектрограммы через очки и лупы. Наконец размашистым движением он изо всей силы надавил кнопку, которую держала бронзовая статуэтка Меркурия, стоявшая на столе. За дверью раздался оглушительный трезвон. И тотчас в кабинет вбежал молодой секретарь, сам чрезвычайно похожий на Меркурия. Академик буркнул какое-то приказание.
Через несколько минут спектрограммы были помещены на матовом стекле освещенного сзади экрана. Академик имел необычайно взволнованный вид. Рядом с ним склонился над снимками человек, про которого Леонид успел мне шепнуть, что это тоже известный ученый-астроном.
– Что это такое, по-вашему? – спрашивал Лунин, показывая на спектрограмму. – Как вам нравится общая картина?
Впоследствии я узнала, что спрашиваемый имел сорок восемь работ по анализу спектрограмм небесных светил.
– Нравится, – отозвался тот. – Картина сложна. Думаю, что перед нами линии…
Но академик перебил размеренную речь своего сотрудника. Быстро сказал:
– Вы правы. Перед нами спектр…
От необычайного волнения он не мог договорить, чем был замечателен спектр на экране. А в действительности спектр был замечателен…
Леонид спрятал все снимки в папку. Вручил ее мне. Тщетно академик с ассистентом упрашивали Леонида оставить фото им. Леонид дипломатично отговорился необходимостью получить дополнительную информацию от сотрудника, который должен вскоре вернуться к нам в институт.
Когда мы возвращались, Леонид улыбнулся;
– Будет очень жаль, если мой друг заставит себя долго ждать… Почему?
– Не знаю, – недоумевала я.
– Потому что никакого Пирса не существует. Придется извиниться перед Луниным за эту маленькую мистификацию. Но она была необходима.
XXI. Двенадцатый этюд Скрябина
Чем ближе присматривалась я к Грохотову, Леониду и другим сотрудникам института, тем большим уважением проникалась к работникам науки. Я поняла, что великие изобретения не валятся готовыми с неба. Знания и настойчивость в труде – вот что приносило успех.