Десятая планета(изд.1945)

Мне хотелось скривить губы в озорной усмешке.

– Прекрасно, – пробормотала я. – Совершенно замечательно. Безумно заинтересована нашим разговором.

Леонид не обратил внимания на иронический тон моих слов. А я скрыла улыбку и, придавая голосу серьезность, добавила:

– Но в таком важном деле, по-моему, не следует уделять особого внимания деталям личного порядка. Если все существенное для вас ясно…

– Что вы предлагаете? – договорил за меня Леонид.

– Задержать человека, – самыми естественным тоном ответила я. – Потом поговорить с ним начистоту.

Леонид постучал карандашом по столу.

– Это было бы слишком просто и не очень дальновидно. Представьте себе, что этот субъект, – Леонид при этом показал на фото, – может быть, только и мечтает, как бы встретиться со мной и поговорить начистоту. А разговор этот пока преждевременный.

Он задумался, не обращая больше на меня никакого внимания. С моей стороны было бы бестактностью прерывать его и высказывать свое мнение. Я не смела сказать ему, что мне хочется знать все о взаимоотношениях этих людей. Становилось очевидным, что я уже не должна произносить более ни одного слова о человеке в парусиновой кепке и о тех обстоятельствах, при которых увидала его впервые. Это надо было со всей искренностью рассказать раньше. Момент упущен, и я кляла себя за наивную скрытность. Теперь, казалось мне, надо было продолжать молчать. Молчать еще упорнее и настойчивее.

Леонид посмотрел на меня.

– Скрытность хороша до поры до времени, – неожиданно выговорил он тоном, в котором я уловила мягкие нотки дружеского участия.

Я вздрогнула: Леонид совершенно точно отвечал на мои мысли.

– Искренность прекрасна всегда, – добавил он.

Я молчала. И тогда он сказал еще так:

– Но все-таки хорошо, что вы не знаете многих деталей нашей работы, планов и возможностей…

Я вскочила с табурета и воскликнула:

– Если б и знала, то смолчала бы!

Мне хотелось сказать Леониду, что я знаю гораздо больше, чем он полагает.

– Неужели вы сомневались? – вырвалось у меня.

И я укоризненно покачала головой.

Мне показалось в этот момент, что Леонид имел какие-то свои особые соображения, которыми не считал возможным делиться со мной. И мой похититель, человек в парусиновой кепке, тоже представился мне вдруг как некоторый объект эксперимента, который проводил Леонид.

Леонид посмотрел на меня снизу вверх:

– Вы сделали снимок в совершенно невероятных условиях. И этим оказали нам большую услугу.

Я решила не поддерживать разговора больше, потому что Леонид ускользнул от прямого ответа на мой вопрос.

Как скучно быть улиткой, замкнувшейся в свою скорлупу!

XXVII. Анод

К вечеру вернулся Грохотов. Он казался усталым. О чем-то переговорил короткими фразами с Леонидом и пошел к себе отдыхать.

Я помогала Оле монтировать небольшой прибор по схеме, которую дал нам Симон. Заработались до полуночи.

Вдруг рядом в кабинете, где занимался Леонид, зазвучали невидимые колокольчики. На стенном щитке перед нами вспыхнули три белые лампы. Через секунду средняя погасла, потом загорелась ярким сиреневым светом.

Сигнал тревоги!

В лабораторию вбежал Симон.

– Опять неблагополучно! – крикнул он возбужденно.

На пороге кабинета показался Леонид. Я увидела, как он торопливо выхватил из кармана револьвер, ахнула и застыла от неожиданности.

– Спокойно, друзья, – раздался властный голос Леонида. – Не торопитесь, Симон. Птичка попалась.

Симон потряс своими громадными кулаками. Его зубы скрипнули.

– Надо включить прожектор! Тогда увидим, что за птица.

– Вы правы. Надо посмотреть, в чем дело. Включайте.

Симон выскользнул из кабинета. Оля за ним. Леонид взял меня за руку:

– Идемте!

В непроглядной тьме мы остановились недалеко от крыльца лабораторного домика.

Тонкий яркий луч, как солнечный, просверлил темноту и начал быстро шарить по склонам горы. Потом остановился. Я напряженно вглядывалась, следя за лучом. Сердце мое нервно забилось. Показалось, что луч прожектора осветил лицо человека в кепке.

Прожектор погас. Я схватила Олю за руку.

– Тебе почудилось… – прошептал мне на ухо ее голос. Вероятно, я сказала вслух о том, что увидела.

Леонид вполголоса разговаривал с приблизившимся в темноте Симоном. Потом подошел Грохотов. Я могла расслышать только отдельные фразы:

– Кто-то лежит у реле…

– Пойду посмотрю…

– А если это приманка?

– Ага…

– Где наши собаки?

Послышался резкий свист Симона. Он звал собак.

– Это ты, Катод? А где Анод?

И опять свист и ответное беспокойное урчание Катода. Вторая собака пропала.

В ту ночь мы не ложились спать и с нетерпением дожидались рассвета. В темноте бесполезно было производить дальнейшие поиски.

Когда забрезжило, мы осторожно спустились по тому склону горы, откуда был дан сигнал тревоги.

Помню, по вершинам гор ползли прозрачные красноватые облака. Искрился дальний ледник. А вокруг нас лежала густая тень. Солнце как будто не хотело заглядывать сюда, за крутой склон горы. И вот мы остановились, пораженные неожиданным зрелищем.

В пасмурном полусвете увидали на каменистой площадке окровавленный труп нашего бедняжки Анода.

В плотно стиснутых, окоченевших челюстях собака держала кусок материи, по-видимому, вырванный из одежды.

Леонид показал по направлению к лесу:

– Кажется, не ошибусь в некоторых деталях происшествия. Милый наш Анод боролся там, ниже. Был смертельно ранен. Видите, кровавые следы? Но нашел в себе силы добраться сюда, чтобы дать нам знать об опасности.

Симон склонился над Анодом, разжал челюсти собаки, вынул клочок материи и протянул его Леониду. Грохотов пожал плечами:

– Что за тряпка?

Леонид развернул материю и показал нам.

– Но это же карман! – вскрикнула Оля.

– И притом вырванный из мужского пиджака, – добавил Симон.

– А внутри кармана клочок бумаги, – жестко усмехнулся Леонид.

– Что такое? – заинтересовался Грохотов.

Он посмотрел и пробурчал:

– Совершенно непонятно! Какие-то линии и зигзаги. А!.. Да ведь это более чем любопытно! Может быть, ты, Леонид, разберешь?

Леонид спрятал в карман клочок бумаги и предложил:

– Давайте похороним Анода здесь. Он был верным сторожем.

Мы принесли кирки и заступы. На холмик положили тяжелый красивый камень. Симон черной краской написал на камне одно лишь слово: «Анод».