Десятая планета(изд.1945)

За рощей в поселке ожесточенно лаяли собаки. Вдали на горизонте стояло зарево из огней большого города, кидая смутный отсвет на дачу и палисадник, через который медленными тонкими шагами кралась девушка. Она подошла к даче и заглянула в окошко.

Зеленая занавеска висела изнутри и закрывала середину окна, оставляя две боковых щелки, через которые были видны кусочки комнаты. Справа у стены – диван. Налево видна дверь в другую комнату, в которой стоит высокий зеркальный шкаф. Зеркало отражает письменный стол, на котором навалены книги. Низкая лампа светит тускло из-под круглого фестончатого абажура. Тень от спинки высокого кресла угольником ложится на косяк полуоткрытой двери.

Девушка прильнула к стеклу. Расплывчатые силуэты проплыли по зеленому полю занавески. Яркое пятно внесенной в первую комнату лампы надвинулось на окно, потом остановилось. Девушка догадалась, что эта внесенная лампа поставлена на стол. Через правую щель девушка увидала, как на диван села черноволосая тонколицая женщина, зябко кутавшаяся в меховую пелеринку. Она подняла свое матовое, казавшееся от лампового света желтоватым, тонкое лицо кверху и заговорила, приветливо раскрывая бледно-красные губы. Потом опять зябко уткнулась в темно-рыжий мех пелеринки и слушала кого-то, кто был от подсматривающей скрыт зеленой материей занавески. И опять женщина вскинула вверх лицо. Синие волосы как-то сами собой сбились ей на покатый породистый лоб, глаза засветились черным перламутром. Кто-то протянул ей из-за занавески руку, дружески и с участием. Женщина схватилась руками за эту руку и встала с дивана.

Девушка под окном силилась разглядеть, что происходит за занавеской, но не могла и на секунду отпрянула от окна. Кровь прилила к ее лицу, и она тяжело задышала от страшного волнения. Вскинула свои стрельчатые брови, глаза ее сверкали жестким зеленым отражением занавески, она взглянула налево через другую щель.

Зеркальная дверца шкафа медленно задвигалась. Стол с книгами и с низкой тусклой лампой поплыл в двигавшемся зеркале и передвинулся в сторону. Из-за дверцы высунулась лысая старческая голова и улыбнулась. Потом нога осторожно выступила из шкафа, как бы перешагивая высокий порог, и в комнату к письменному столу вышел из шкафа сухой бритый старик. Вокруг него несколько секунд стояло облачко легкого голубого пара, которое растаяло и исчезло.

Но этого не видела девушка, подсматривающая через окно. Она дрожала и вглядывалась в зеркало, которое отражало фигуру беловолосого юноши, державшего за плечи склоненную молодую женщину. Как будто упасть ему на грудь хотела эта женщина и как будто…

– Мишутка! – вскрикнула девушка за окном и сильно постучала кулаком в оконную раму.

Зеленая занавеска раздернулась. Беловолосый Мишутка плотно приник из комнаты к стеклу, пытливо вглядываясь в ночную тьму, и сейчас же отпрянул; на него снаружи через два стекла не выставленных рам глядело искаженное от внутренней боли страшное лицо Дуни. Она крикнула что-то Мишутке и взмахнула руками. Мишутка обернулся: в дверях своего кабинета стоял профессор Толье и жевал тонкими губами, произнося глухие слова:

– Илона. Когда в доме нужен радиомонтер, то скажи мне, и я из города пришлю знающего человека. Я не люблю, когда ты своевольничаешь.

Илона стояла среди комнаты, опустив голову и не говоря ни слова. Мишутка в коридорчике сорвал с вешалки свою куртку и кепку. Быстро скользнул в кухню и ударом ноги вышиб дверь наружу. – Холодный воздух освежил его. Он обежал вокруг дачи – Дуни не было. Он приставил ладони рупором к губам:

– Дуня… Эй! Дуня!

Крик слабым эхом отозвался в роще. Мишутка подбежал к калитке. У изгороди стояла Дуня. Мишутка взял ее за руку.

– Дуня… Ты что здесь?

– Я видела… – прошептала Дуня. – Видела тебя и ее…

– Она очень несчастна, – душевно сказал Мишутка.

Дуня сжала себе руки до боли, простонала:

– Как бы я хотела верить тебе.

– Постой, – остановил ее Мишутка. – Ты слышишь? Молчи. Слушай.

Из дачи слышался какой-то страшный клокочущий звук. В окнах вспыхнул яркий голубой свет.

– Она… Илона… Отец бьет ее?

– Это отец ее? – спросила Дуня. – Я видела, как он… – Дуня запнулась.

– Ну? – Мишутка схватил ее за сцепленные руки.

– Он прятался в зеркальном шкафу.

– Ты говоришь правду?

Дуня с тоской и любовью посмотрела на Мишутку, и это выражение ее лица увидал Мишутка при отсвете огней, что заревом стоят над очертаниями большого города.

– Правду, Миша… Только правду, тебе, всегда…

Согнувшись, нащупывая кастет в правом кармане куртки, подкрался Мишутка к окну и заглянул в него. Занавеска еще была отдернута. Большая голубая лампа ярко светила с потолка. В голубом светлом круге стояла Илона и смотрела на отца, который сидел в кресле перед камином. Отец поднял ладонь кверху. Илона тоже подняла лицо кверху… и засмеялась.

Мишутка отпрянул. Смех Илоны не вязался с теми словами, которые она только что ему говорила. О том, что она томится своим проклятым одиночеством, что странная болезнь сковывает ее мысли, что вокруг нее нет никого, с кем она могла бы поделиться своими печальными настроениями… А теперь – смех. Что это?

Мишутка сжал кулаки, но опомнился и отошел от окна к калитке.

– Дуня, – позвал он.

Ему никто не ответил.

XVII. ЧТО ЗНАЛ TAX

Tax несколько раз прошелся по своему рентгеновскому кабинету, потер бледные руки, как будто ему было холодно, и остановился перед сидевшим Гэзом.

– Так вот… Я несколько раз задавал себе вопрос: «неужели?» И теперь, после ознакомления с этими фактами, которые вы наблюдали, я заключаю, что «да». Вопрос о чтении мыслей научно разрешен. Мной. Но и еще кем-то или, вернее, во множественном числе – кеми-то, лицами, шифрованные переговоры которых вы уловили.

Tax заметил проскользнувшее по лицу Гэза недоумение и кивнул головой.

– Ну, да… Эти беспорядочные мелодии, которые так тщательно записывал Мишутка, не оставляют для меня сомнения, что это – шифр. И притом шифр – необыкновенный. По крайней мере, самые лучшие спецы, сотрудники товарища Акста, стали в тупик, когда я попробовал прибегнуть к их помощи. Это – шифр музыкальный, требующий от своего автора и читателя широкого образования. Когда я сам попробовал разобраться во всех таинственных явлениях, которые преследовали и преследуют меня, начиная с кражи из этого кабинета двух амперметров, то… За это время я выучился быть сыщиком, честное слово. Я прочитал все, что относится к вопросу о раскрытии преступлений, начиная с замечательной книги Ивана Якимова и кончая ежегодниками Центрального бюро по изучению преступности.

– Вы предполагаете, что и здесь преступление? – спросил Гэз.

– Это вы увидите после… А пока для меня ясно, что музыка, слышимая вами на небывало короткой волне шифр, где ноты – условные знаки букв или что-нибудь вроде этого. Некоторые люди имеют надобность скрывать свои переговоры, например, преступники, и пользуются своим воровским жаргоном, блатной музыкой. – Tax усмехнулся. – Тоже музыка, только из другой оперы. Потом идут перестукивания по Морзе, по числовой азбуке, по числовому коду, ключом к которому может служить любая условленная книга, хотя бы библия, например. Шифры разнообразны, как люди. Известны криптографы, решетки, буквенные шифры, угловые и т. д. Интересные штуки. Но все-таки нет шифра, которого в конце концов нельзя было бы расшифровать и прочесть.