Десятое Пространство. Перевертыш

Теперь существу казалось, что он превращался в Треугольник. Становился мало по малу продуктом собственного творчества. Трещал медными колокольчиками у врат в вечность. Сыпал многосложные словеса в сердца своих почитателей.

Ему стало все равно на себя, исчезло чувство отделенности. Книга размозжила собой остатки раньше такого чуждого, а теперь такого родного внешнего космоса. Вобрала в себя творящее сознание. Стала им, Оно стал ею. В геометрическую формацию всосалась вселенная, все искрилось на манер праздничного фейерверка.

Треугольник поднял грань над звездным небом и громко возвестил о своем присутствии:

– Дума – порока даль. Дума сделала выбор, а желание окрасилось в красный. Космос Земли, принимай меня с любовными объятьями, ибо я твой сын и дочь твоя!

Книга взорвалась, страницы стали разлетаться по сторонам света. Треугольник истинно радовался происходящему. «Преграды растворяют соль в себе, вот и я превратил книгу себя в общность дружественной грезы!»

Стороннему наблюдателю вся эта картина могла показаться обыкновенной вспышкой гнева расточительного парня. Как только тот услышал голос обложки, то сразу подскочил к ближайшей мусорке, чтобы избавиться от бесовской вещицы. А после того, как сумка с книгой оказалась в отстойниках, пошел к своей девушке, которая работала на ресепшене отеля, дабы извиниться и поговорить о произошедшем.

Чуть позже к мусорке подошел старик, который каждое утро рылся в недрах этой ароматной кучи в поисках чего интересного или ценного. И его взору преставилась новенькая сумка, в чьих материях было завернуто что-то большое.

Сию же минуту материи были отброшены, а книга снова озарилась мягким солнечным светом, и старика поприветствовал бодрый голосок. Обложка призывно блестела красноватым сиянием, треугольник выбелился из общего ансамбля и глядел прямо в сердцевину отыскавшего находку, счастливца человека.

Возвещал голос о скорой отмене всего. Старик улыбался лучезарным цветениям, прижал книжку к истрепанной груди и отправился в свой дощатый домик, который находился всего в паре зданий от осчастливившего его мусорного контейнера.

Сумку старик сразу бросил на плечо, а Треугольник поместил ближе к сердцу, чтобы тот грел душу теплым светом надежды. Когда человек вошел в дом, скинул тряпье на пол, и снова взял в руки книгу, та заговорила с ним уже другим тоном, вещая из недр страничного средоточия пожелание:

– Старче, открой меня на середине, и начни свой рассказ. Ручка у тебя в правом кармашке брюк.

Старик подивился желанию и сокрушенно изрек:

– Но писать то я не умею, красота ты моя!

– А это ничего старче, – продолжала книга, – бери ручку и просто води ею по листкам, буквы и символы сами начнут выводиться, слова польются ручьем, а ты забудешь про все свои горести!

И взялся старик за письмо и правда слова полились от него не ручьем, а морем и нескончаемы были его потоки, а также недра и глубины. Старикашечка забыл про себя, потом забыл про книгу и растворился в потоке идей, оставив после себя дивные города со дворцами неписанной красоты.

Треугольник улыбался с обложки, из страниц вещал свою мудрость, чья творческая искра вдохновляла многих и многих искателей приключений. Книга отдавала себя миру без остатка и все означилось яркой созидательной нотой.

Среди почитателей сего оказалась и великолепная Марика. Она проходила Перевертыш очень давно и теперь с любовью в сердце наблюдала за Треугольником и его красочным движением в миру. Девушка помнила о своих друзьях, особенно о Маришеке, который часто навещал ее в лаборатории.

Одним вечерним днем она бдела у окна своей квартиры, что находилась в монолитном доме и заметила троих подростков, чьи удивленные взгляды касались темноты внешних стен. Через несколько мгновений девушка узнала в подростках своих дорогих друзей. Марика принялась махать обеими руками, чтобы ребята ее увидели.

Те вроде бы глядели на темные параболы, которые весело мотали отростками тел в оконных ставнях, но движения Марики словно бы оставались невидимыми. Тогда она взяла в руки светящуюся урну, в котором плескалась вода для чаепитий и ей принялась размахивать. И тогда ребячливые создания ее увидали, заулыбались добрыми улыбками и пошли к дому.

– Вот и гости скоро пожалуют! – Девушка огласила сё на всю квартиру, а потом добавила: – А Треугольник пускай соберется и отправится вниз, встретит друзей со всем возможным радушием.

Блеснувшая в коридоре сущность просочилась свозь входную дверь, выливаясь на лестничную площадку. Радужные сполохи тут же заиграли на стенах, а из другой двери вылезла одна интересующаяся морда, но тут же захлопнулась, завидев блиставший Треугольник.

Друзья Марики находились на первом этаже, туда и устремился сияющий туманец, выхватив из электрического щитка несколько проводов. Краснота немного поиграла с проводками: и сперва свет в доме погас, а потом снова появился, но уже чуточку другой. Более масляный, тягучий. Такая атмосфера была не то что необходима Треугольничной многомерности, но много облегчала гостеприимное преобразование, навевая тем самым нужное настроение.

Местная «десятка» временами помогала Треугольному кадавру, но чаще всего отдыхала где-то на задах живительного потока, предаваясь заслуженному отдыху. И пускай. Мощи книжного монстра хватит на всех!

Гости Марики попадали в обморочные сновидения, отдаваясь увлекающему потоку грез. Кто из них кто, книга быстро схватила, воссоздать ситуативные секции не составило труда.

Вот Велатта и ее погребок, превратившийся в слезное море и корону, вот Маришек с его извечным ожиданием лучшей погоды, а вот и Весалиса с красивыми мозгами и способностью сглаживать конфликтующие стороны.

Все они получили то, что хотели, все сделали то, что сделать было необходимо. Теперь птенчиков можно было и отпустить, чтобы те поднимались наверх.

Они просыпались по одному, жадно хватая воздух, словно бы казавшаяся им картина душила шейные отделы, не давая сделать достаточного вздоха. В их глазах сперва читалась колючая тревога, которая потом быстро сменилась спокойствием.

Их сущи вставали на расцвеченный пол, нетвердо делали пару шагов и снова падали, потирая влажные глаза, словно бы не в силах вынести произошедший шабаш. Привычная иллюзорность этого мира или зеркальная полость того, что совсем недавно открыл им взгляд на самих себя? Трудный выбор, но делать его придется.

Треугольник сделался незаметным, чтобы не мешать подросткам собирать себя по кусочкам. Ценное было время, каждый раз приносившее с собой любопытную ирреальность и вместе с тем кристальную чистоту веселья. Водяные потоки так и плескались вокруг, скручивались в ленты, блистали переливающими гранями.

Геометрический спектр захлопал по себе, изрекая неслышимую мелодию, а тела отчего-то задрыгались, коротко приподнимаясь над теплым бетоном и снова опадая на него же. Дети видели себя со стороны, гремели костями, издавали слаженную музыкальность.