Детдом для престарелых убийц
Шрифт:
«Что вам угодно?» – я оглянулся на приятный женский голос. Я узнал этот голос.
Этот голос никогда не говорил мне: «Нет».
Этот голос иногда шептал мне: «Не сейчас, дорогой…»
И этим она доводила меня до исступления.
– Василий Розанов как-то сказал Ремизову, что в минуту совокупления зверь становится человеком.
– А человек? – переспрашивает Шарлотта.
– А человек, видимо, Богом.
Ей нравилось, когда я щекотал своей щетиной ее соски. Конкретно мужское и конкретно женское. Здесь должна проскочить искра. И мотор заведется.
– Подожди, полежи, пожалуйста, на мне, – попросила она, когда я в нее полностью излился. –
Это что-то от женского мазохизма – мужчина сначала подмял ее, оттрахал, а потом лежит на ней всем телом, всей своей тяжестью. Горькая сладость жизни. Сладкая горечь жизни.
– Сегодня ты выглядишь как никогда, – сказал я ей как-то. – И я хочу, чтобы это «никогда» случалось как можно чаще.
Женщины нас умнее – они сами отдали нам все, что только может быть, а именно: войны, политику, всю грязь, себе оставив – дом и детей.
Если мужчине не хватает женщины – он сам тому виной. Женщина должна приходить в мир мужчины сама, и всегда как бы невзначай.
ТАРЗАН И ИЗОЛЬДА
Строчковский нагнал меня в редакционном коридоре:
– Глеб, одолжи червонец.
– Что, очередной финансово-половой кризис?
– Полный дефолт, – подтвердил он.
Мотя (уже похмеленный и удовлетворенный) сидит возле открытого окна в редакционном кабинете, курит и рассказывает очередную байку:
– …Снял я ее возле китайского ресторана. Напился до этого в хлам. Смотрю – вроде бы ничего телка. Сговорчивая такая, игривая. А пьяный я вообще Тарзан. Половой гигант, понимаешь. На сексуальные приключения всегда тянет. Короче, не долго думая, завел ее в подъезд ближайшего дома, поднялись на верхний этаж, поставил я ее раком, задрал юбку ну и вставил как полагается. И знаешь, хорошо так. Дырочка неразработанная, как у девственницы. Вставил, значит, а сам полез рукой, чтобы одновременно немножко поласкать ее… Чувствую – что-то не то. Я аж протрезвел: у моей красотки между ног болтается… мужской член!
Гомик! Переоделся в женское белье. Не отличишь! А я его, стало быть, сделал в гудок, в анальное отверстие. Ах ты гад, говорю! Дал я ему хорошего пинка под сраку и бегом домой, банан свой от говна отмывать. А гомик мне вдогонку: «Ну, ударь меня еще раз, любимый, бей меня, еби меня!..» А мне блевать хочется! Ужас! Вот такие времена пришли – нормальную бабу снять и оттрахать скоро непреодолимой проблемой будет. Не СПИД – так гомики достанут…
– Издержки сексуальной революции, – иронизирую я. – У всякой дырочки должен быть свой бублик, – повторяю я слова Семена.
– Да, – задумчиво резюмирует Мотя. – Женщина должна быть как небо: одновременно далеко и всегда рядом.
Что и говорить, любовные романы осенью – это совсем не то, что любовные романы весной. Или, допустим, летом. И уж совсем иное, чем зимняя любовь.
Последние листья улетели, последние мини-юбки сняты и спрятаны в платяной шкаф, последние летние кафе закрываются на зимний сезон, последние окна в квартирах заклеены на зиму, последняя…
Сегодня проснулся очень рано. В постели – один. На улице мрак и холод. Как-то тоскливо стало. Так бывает с одинокими профессиональными мудаками вроде меня. С одной стороны – культ одиночества и полной свободы, а с другой – интеллектуальный онанизм по утрам в совершенно пустом доме. Хотя я уверен, что секс по утрам – это миф. Утром надо спать, долго и одному.
Подрочил. Вялый. Даже не кончил. Тоскую. По совершенству. Однозначно.
В любви втроем одна женщина и двое мужчин легче уживаются, чем один мужчина и две женщины. Почему? Женщина никогда не
будет с кем-то делиться своим, пусть это свое – обычный кусок дерьма.А мужчине просто необходимо иметь рядом с собой сразу двух женщин. И там, где они сойдутся, между ними мелькнет молния. И только там, где мелькнет, может родиться что-то настоящее!
Таков был мой ответ сегодняшней интеллектуальной суходрочке.
Это красота, которая не брезгует! Прекрасная, но лишенная чувства прекрасного! И та легкость, с которой ошибаются вкус женщины и ее интуиция при выборе мужчины, производит впечатление какой-то загадочной слепоты и вместе с тем глупости; она влюбляется в мужчину потому, что он такой благовоспитанный или такой «утонченный», второстепенные социальные, салонные ценности окажутся для нее важнее аполлоновских форм тела, духа, да, она любит носки, а не ногу, усики, а не лицо, покрой пиджака, а не торс.
Ее сводит с ума грязный лиризм графомана, восхищает дешевый пафос глупца, увлекает шик франта, она не умеет разоблачать, позволяет обманывать себя, потому что и сама обманывает… Женщина! Ты – воплощенная антипоэзия!
Ты женщина, и этим ты права!
Женщина – это будущее мужчины…
…Тобою, женщина, позор людского рода.
Величье низкое, божественная грязь.
Женщина есть тварь хилая и ненадежная.
Вся беда в том, что обольстить девушку не составляет труда. Куда труднее найти такую, которая бы того стоила.
Любовь для меня всегда была самым важным, вернее – единственным делом.
Если постоянные расспросы о том, куда я иду и зачем, и есть семейное счастье, оно не для меня.
Тот, кто способен управлять женщиной, способен управлять государством.
Будь нос Клеопатры покороче, изменился бы лик мира.
Женщина – тварь, но она должна быть красивой и смешной, толстой и счастливой. Это должна быть законченная сволочь, и я ее за это буду любить, как охотник любит матерого волка.