Детектив Элайдж Бейли и робот Дэниел Оливо (сборник)

— Вовсе нет. Я признал, что есть основания полагать, что прямого сговора уничтожить Джендера между вами и Гремионисом все-таки не было. Но остается возможность косвенного подстрекательства.

— Вы сумасшедший! Что это еще за косвенное подстрекательство?

— Я предпочту не обсуждать этого в присутствии роботов доктора Фастольфа. Разве что вы будете настаивать. Но для чего? Вы и так прекрасно понимаете, о чем идет речь. — У Бейли, собственно, не было никакой надежды, что она попадется на этот крючок, А вот еще сильнее ухудшить ситуацию это могло.

— Но нет! Василия нахмурилась и словно бы вся съежилась.

«Ага! Значит, косвенное подстрекательство, чем бы оно ни было, все-таки имело место! — подумал Бейли. — И это притормозит ее, пока она не сообразит, что я блефовал».

А вслух он сказал, немного приободрившись:

— Повторяю: ничего не говорите про доктора Фастольфа.

Естественно, он не знал, сколько времени выиграл. Возможно, очень мало.

Глава одиннадцатая Гремионис

44

Они снова сидели в машине — все трое спереди, Бейли снова в середине, чувствуя легкое давление с обоих боков. Он был благодарен им за неизменную заботливость, пусть они и были всего лишь машинами, неспособными отступить от полученных инструкций.

А потом подумал: «Почему нужно отделываться от них этим словом — «машины»? Они добрые машины во Вселенной людей, которые порой бывают злыми. Какое же у меня право ставить противопоставление машины — люди выше противопоставления добро — зло? И уж Дэниела я не могу считать просто машиной!»

— Я должен снова спросить вас, сэр, — сказал Жискар. — Вам нехорошо?

Бейли мотнул головой:

— Я чувствую себя хорошо, Жискар, и рад находиться здесь с вами обоими.

Небо почти везде было белым, а точнее — сероватым. Дул легкий ветер, и было очень прохладно, как успел заметить Бейли, пока они шли к машине.

— Партнер Элайдж, — сказал Дэниел. — Я внимательно слушал ваш разговор с доктором Василией. Мне не хотелось бы осуждать то, что говорила доктор Василия, но я обязан сказать вам, что, по моим наблюдениям, доктор Фастольф очень обязательный и добрый человек. Насколько известно мне, он никогда не бывал намеренно жесток и никогда, насколько я могу судить, не приносил благополучие другого человека в жертву своему любопытству.

Бейли посмотрел на лицо Дэниела: каким-то образом оно убеждало в его глубокой искренности, и спросил:

— А ты мог бы сказать что-нибудь в ущерб доктору Фастольфу, будь он действительно жестоким и безжалостным?

— Я мог бы промолчать.

— Но промолчал бы?

— Если бы, солгав, я причинил вред правдивой мисс Василии, бросив тень на ее правдивость, и если, промолчав, я причинил бы вред доктору Фастольфу, придав вес правдивым обвинениям против него, и если бы, на мой взгляд, оба эти вреда были примерно равны по силе, тогда я должен был бы промолчать. Вред через действие, как правило, превалирует над вредом от пассивности. Если, конечно, все остальные условия примерно равны.

— В таком случае, — сказал Бейли, — хотя Первый Закон утверждает: «Робот не может причинить вреда человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред», два слагаемых закона не равны? Ты говоришь, что вред от действия больше вреда от бездействия?

— Слова Закона лишь примерно соответствуют постоянным колебаниям позитронно-мотивационной силы в связях мозга робота. Партнер Элайдж, моих знаний недостаточно, чтобы выразить это математически, но мои побуждения мне известны.

— И они всегда подталкивают тебя предпочесть неделание деланью, если вред от того и от другого примерно одинаков?

— В целом — да. И всегда предпочитать правду неправде, если вред от них одинаков. То есть в целом.

— В данном случае, раз ты опровергаешь доктора Василию и тем причиняешь ей вред, сделать это ты можешь только потому, что, говоря правду, смягчаешь действие Первого Закона?

— Именно так, партнер Элайдж.

— Тем не менее ты бы сказал то же самое, и будь это ложью, если бы доктор Фастольф с достаточной силой проинструктировал тебя солгать таким образом в случае необходимости, не сообщая, что ты получил эти инструкции.

После паузы Дэниел ответил:

— Именно так, партнер Элайдж.

— Запутанный клубок, Дэниел. Но ты по-прежнему веришь, что доктор Фастольф не убивал Джендера Пэнелла?

— Мой опыт общения с ним, партнер Элайдж, убеждает меня, что он правдив и что он не причинил бы вреда другу Джендеру.

— Однако доктор Фастольф сам изложил вескую причину, по которой он мог так поступить, а доктор Василия назвала другую, не менее вескую и даже более непростительную, чем первая. — Бейли немного подумал. — Если любая из них станет достоянием гласности, в виновность доктора Фастольфа поверят все.

Внезапно Бейли обернулся к Жискару:

— А ты, Жискар? Ты знаешь доктора Фастольфа дольше, чем Дэниел. Ты согласен, что доктор Фастольф не мог сделать этого, не мог уничтожить Джендера, так как это не соответствует его характеру, насколько он тебе известен?

— Да, сэр.

Бейли неуверенно посмотрел на лицо робота. Более примитивен по сравнению с Дэниелом. Насколько можно доверять ему как второму свидетелю? Не будет ли он следовать Дэниелу, какое бы направление тот ни избрал?

— Ты ведь знал доктора Василию, верно? — спросил Бейли затем.

— Я знал ее очень хорошо, — ответил Жискар.

— И она тебе нравилась, насколько я понимаю?

— Много лет я присматривал за ней, и эта обязанность не доставляла мне никаких трудностей.

— Хотя она тебя перепрограммировала?

— Она была очень умелой.

— Стала бы она лгать о своем отце, то есть о докторе Фастольфе?

Жискар поколебался.

— Нет, сэр.

Значит, по-твоему, она говорит о нем правду?

— Не совсем, сэр. Я думаю, что она сама верит в то, что говорит правду.

— Но почему она верит, что страшные вещи, которые она о нем говорит, — правда, если на самом деле он такой, каким его сейчас мне описал Дэниел?

Жискар сказал медленно:

— Ее ожесточили некоторые события в ее юности — события, ответственным за которые она считает доктора Фастольфа, и в какой-то мере он действительно оказался невольной их причиной. Мне кажется, он не предполагал, что указанные события приведут к тем последствиям, к которым они привели. Но люди не управляются четкими законами, как роботы. А потому почти в любых условиях трудно разобраться в сложном сплетении причин, побуждающих их к тем или иным действиям.