Детектив Франции. Выпуск 1

— Гарсия, вернитесь! Приказываю вам вернуться! — крикнул я.

Он, кажется, даже не слышал. Изумление зрителей, окружавших меня, мгновенно передалось всему залу, и наступила полная тишина. Не понимая, что происходит, люди вставали и ошарашенно смотрели на арену.

— Он идет, как сомнамбула, — заметил дон Фелипе.

— Луис! — завопил я. — Посмотри на Гарсию!

Никто из тореро куадрильи не видел, что парень не в себе. А Хорхе тем временем добрался почти до середины арены. От быка его отделяло всего несколько метров, но зверь пока не обращал на него внимания, поскольку бандерильеро не развернул плаща. Я ухватился за барьер, собираясь выскочить на арену, но дон Фелипе удержал меня.

— Слишком поздно!

К нам подбежал дон Амадео.

— Попробуйте что–нибудь сделать, дон Эстебан. Этот человек сошел у ума!

— Луис! Ламорильо! — изо всех сил заорал я. — Остановите его! Удержите! Прикройте!

Вальдерес и все остальные наконец сообразили, что творится неладное и связано это с Хорхе. Очевидно, их тоже поразило невероятное поведение товарища, все ближе подходившего к быку, словно в желании потрогать его рукой. Теперь уже все зрители вскочили с мест и молча наблюдали за происходящим. Каждый из этих тысяч людей уже почувствовал, что на арену вышла сама смерть. Луис и другие бросились к быку, развернув плащи и громко крича, чтобы отвлечь быка, пристально смотревшего на Гарсию. Бык наклонил голову. Кровь, стекавшая с моррильо ^[33], пурпуром окрашивала черную шкуру. Четыре мощных ноги, казалось, вросли в песок. Этот громадный бык с увенчанной убийственными рогами могучей головой олицетворял сейчас саму смерть, причем смерть, явившуюся из глубины веков, полную беспощадной жестокости, свойственной первым языческим божествам. Вцепившись в барьер, дон Фелипе, дон Амадео и я созерцали это невероятное зрелище. Я так кричал, что сорвал голос. Долю секунды мне казалось, что Ламорильо подоспеет вовремя. Увы! Бык кинулся, а Гарсия даже не подумал отскочить, словно он вообще не видел зверя. Скорее почувствовав, чем услышав, звук удара, я закрыл глаза. Вопль, рванувшийся к залитому солнцем июльскому небу, раздирал мне сердце. Я еле разомкнул веки. Луис и Ламорильо уводили быка. Тело Гарсии неподвижно лежало на песке, и мне сразу стало ясно, что надежды нет. Хорхе положили на носилки и понесли в медпункт.

Против всех правил, я не присутствовал при схватке Луиса с быком, убившим Хорхе Гарсию, а поручил передать матадору шпагу и мулету перед финальным терцио дону Амадео.

Хорхе уложили на плащ. Повязка плохо прикрывала страшную рану, зиявшую в животе. В скрещенные руки вложили четки. Гарсия напоминал сейчас одно из тех надгробных каменных изваяний, чье вечное безмолвие заставляет любопытных невольно понизить голос. Хорхе потерял очень много крови, и теперь его лицо приобрело желтоватый оттенок, свойственный мумиям. Каждый раз, когда кто–то открывал дверь, до нас доносился глухой шум с арены.

— Ничего не понимаю, — все время повторял хирург. — Такой смерти я еще ни разу не видел… Он вел себя, как на пляже… Можно подумать, это самоубийство!

— Не надо, доктор, прошу вас. Гарсия ни за что не стал бы кончать с собой!

— Тогда почему он даже не шевельнулся, чтобы избежать удара?

— Я уверен, он просто не видел быка… и не знал, где тот находится…

Старик поглядел на меня поверх очков.

— Если бы не мое уважение к вам, дон Эстебан, я подумал бы, что вы надо мной издеваетесь.

— Поверьте, я бы никогда себе этого не позволил. Да и момент, согласитесь, не очень подходящий.

— Тогда, клянусь Сант–Яго, не понимаю. Объясните же мне, каким образом человек с хорошим зрением, много лет сражавшийся с быками, стоя на арене, в сущности, наедине со зверем весом больше полутонны, мог не заметить этого зверя и не слышать предупреждений?

— Понятия не имею…

— Бог с вами, коли вас удовлетворяет такое объяснение, — проворчал старый хирург.

Он возмущенно отвернулся и ушел, оставив меня вдвоем с Хорхе. Для всякого, кто живет в особом мире, связанном с боем быков, смерть тореро — личный траур. Я услышал, как дверь у меня за спиной тихонько отворилась. Потом послышался перестук каблучков по плиткам пола. Консепсьон встала рядом со мной.

— Он умер сразу?

— Думаю, да.

Она с сожалением покачала головой.

— Значит, у него не было времени покаяться и получить отпущение грехов.

— В чем каяться? Какое отпущение?

— Все мы должны за что–то просить у Бога прощения, Эстебан.

Консепсьон говорила, а я вглядывался в ее лицо. Ни слезинки, ни тени скорби.

— Луис выступал очень хорошо… — продолжала она, — немного хуже, чем с первым быком, — как всегда, но все же вполне достойно, и получил ухо. Так что беспокоиться о дальнейшей карьере нечего.

Вот и все, что Консепсьон нашла нужным сказать над телом Хорхе Гарсии, товарища своего мужа. Я так возмутился, что почти крикнул, указывая на мертвого:

— Ему тоже больше не о чем беспокоиться! И если бы Луис, вместо того чтобы глазеть на публику, следил за работой Хорхе (а это, между прочим, его долг), то заметил бы что–то необычное, успел вовремя вмешаться и, быть может, спас своего бандерильеро. Но на это тебе наплевать!

У нее дрогнули губы. При желании это можно было принять за улыбку.

— Эстебан… Когда погиб Пакито, Луис ведь тоже не успел прийти на помощь вовремя, но тогда ты счел это естественным. Что же теперь ты так возмущаешься из–за Гарсии?

Несмотря на то что Луис выступил блестяще, мы уезжали из Сантандера с тяжелым сердцем. Один из ребят, нанятых Мачасеро, заменил Гарсию. Но это не вызвало у Луиса ни радости, ни печали. Лишь толстый Алоха, наш основной пикадор, оставался невозмутимо спокойным. И вовсе не потому, что не жалел о гибели товарища, и не от душевной черствости — просто он был по натуре фаталистом.

— Что ж вы хотите, — говорил Рафаэль, — такова наша работа.

Незадолго до нашего отъезда зашел попрощаться дон Фелипе. Он поднялся в мою комйату, когда я заканчивал одеваться. Рибальта, Ламорильо, Алоха и я собирались ехать прямо в Мадрид, а Луис с Консепсьон отправлялись наслаждаться заслуженным отдыхом в Альсиру.

— Мне очень жаль Хорхе Гарсию, дон Эстебан… Славный был парень…

— Да, дон Фелипе, очень славный. А я еще чувствую себя виноватым в его смерти. Всю ночь сегодня не спал.

— И в чем же ваша вина?

— Хорхе покончил с быками… Ему не очень сладко жилось в Чамартине, но зато спокойно… Мне пришлось долго уговаривать его вернуться. Что теперь будет с женой и детьми?

— Ну, имея триста тысяч песет…

— Деньги, дон Фелипе, не заменят всего.

— Конечно, а кроме того, я предвижу некоторые сложности с выплатой.

— В самом деле?

— Боже мой, дон Эстебан, ведь вы должны понимать, что моя фирма не слишком обрадуется. Они получили всего один взнос, а сумма страховки огромна.

— Отвечу вам, как Алоха: таково ремесло — без риска не обойтись.

— Разумеется. И деньги были бы выплачены немедленно, если бы не кое–какие более чем странные обстоятельства, сопровождавшие смерть Гарсии. Меня, признаться, это очень смущает.

— Однако бык далеко не в первый раз расправляется с тореро…

— Несомненно, зато я уверен, что впервые тореро так подставился быку, как это сделал Гарсия… Мы не оплачиваем самоубийства, дон Эстебан, это черным по белому записано в полисе.