Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Детектив на пороге весны
Шрифт:

– А окорока? – вдруг спросил Юра у самого ее уха. – Еще должны быть окорока, свешивающиеся с крюков!

– И еще неощипанные фазаны и зайцы, – поддержала его Анфиса, – как на фламандском натюрморте.

– Куда вашим фламандцам до запасливого русского мужичка!

– Это точно.

Он вытащил из-за ремня снятый со стены портрет, пристроил его на пол и вдруг лег на живот, подтянул рукав и зачем-то сунул руку в щель между бревнами.

– Что там? Дохлая мышь?

– Сами вы дохлая мышь!

Что-то звякнуло, и он вытащил руку:

– Смотрите.

Это был спичечный

коробок и свечной огарок.

– Вот вам и свеча. Электричества у него в подполе нет, он здесь специально держал свечу и спички. Чтобы светить себе, когда лезешь за самогоном.

– Вам бы только за самогоном!..

– Это точно. Держите фонарь.

Он перекинул вниз ноги, нащупал ступеньку лестницы, которая была прислонена с одной стороны, подтянул себя на руках и спрыгнул вниз.

– Ну что там?..

Юра стоял в погребе и оглядывался по сторонам.

– Что, что там?..

Анфиса лежала на животе, и свет, который был у нее в распоряжении, весь сливался вниз, туда, где Юра оглядывался по сторонам и трогал рукой стены, и она изо всех сил старалась не ударяться в панику.

Теперь ей казалось, что привидение со старого портрета – в немецких погонах и фуражке с высокой тульей – сейчас приблизится неслышно, столкнет ее вниз, аккуратно закроет тяжелую крышку, а сверху поставит тяжелый буфет, и больше никто и никогда не найдет Анфису Коржикову и бывшего мента Юру Латышева!

Юра вдруг пошел по проходу между банками, пригибаясь и не торопясь, и ей стало совсем… неуютно.

– Юра, вы куда?!

– Там что-то… есть. Я взгляну.

– Юра, не уходите, я боюсь!

Он задрал голову и посмотрел вверх.

– Ничего страшного. Я здесь.

– Нет, не уходите!

– Анфиса.

– Я тут одна не останусь!

Он помолчал, нагнулся и стал рассматривать полки.

– Тут кругом воск. Белый, как у него на руке. Он был здесь в ту ночь, когда его убили. Я должен проверить.

– Юра, я с вами!

Тут она сообразила, что ведет себя в полном соответствии с правдой жизни, регулярно демонстрирующейся в американском кино, именно ей, как главной героине, он и должен поддать под зад в финальных кадрах. Все это она осознала, но тем не менее проскулила тихонько:

– Юра…

Он вдруг повернулся, сделал шаг назад, задрал голову и оказался с ней нос к носу.

– Анфиса, если хотите, я могу проводить вас домой.

– За… зачем?

Его нос возле ее собственного Анфису нервировал.

– Вы боитесь. Вы боитесь или не боитесь?

– Боюсь.

– Я провожу вас домой.

– А потом что?

Он шумно вздохнул.

– Вы будете пить чай с бабушкой и Клавдией Фемистоклюсовной.

– А вы?

– А я вернусь сюда.

– Господи, вот я и спрашиваю – зачем?!

Ничего она не спрашивала, просто тянула время, и они оба это понимали. Вариантов было два: или она отправляется домой на самом деле, или ей придется спускаться за ним в подвал и там, среди банок с огурцами и бутылей с самогонкой, искать нечто, трудно вообразимое.

А подвал – она еще немного подъехала на животе к краю и вытянула шею, – подвал довольно длинный и, кажется, сужающийся.

– Дайте мне руку. Я так не слезу.

– Вы… уверены?

Анфиса

засопела и стала потихоньку съезжать в дыру под полом.

– С той стороны лестница. Можно по ступенькам.

– Я упаду. Ненавижу лестницы.

Анфиса сунула руку ему в ладонь, оттолкнулась и спрыгнула вниз. Юра поймал ее и осторожно опустил на пол.

И что?

И ничего?

Позвольте, а как же романтическое чувство, которое, по идее, должно было охватить обоих от неожиданной, особенной близости – да еще под покровом ночи, да еще в чужом подвале, да еще, так сказать, перед лицом неизвестной опасности?! А все эти запахи и звуки, а обостренное восприятие, а то, что «никто и никогда раньше ничего подобного не чувствовал»?! А случайное, мимолетное объятие среди соленых огурцов и маринованных грибов?! Даже нет, не объятие, а случайное прикосновение, дрожание волос, блеск глаз?! Все, столь любимое романистами во все времена?!

Ничего. Ничего!

Юра Латышев, озабоченный, видимо, вовсе не дрожанием волос и блеском глаз, а соседским подполом, аккуратно поставил ее на свободное место и спросил негромко:

– А где фотография? Та, со стены?

– Там осталась.

– Надо взять, – велел он самому себе, потянулся, пошарил, достал портрет и опять сунул его себе в штаны. – Видите? Вон там?..

– Что?

– Как будто дверь. Видите?

Анфиса выглянула из-за его плеча. В кирпичной стене на самом деле была дверь.

– Господи, – пробормотала она, – только этого нам не хватало!

– Хорошо бы узнать, что здесь было раньше, – опять себе под нос проговорил Юра. – Странно. Дом не слишком старый, а такое впечатление, что…

– Что?

– Что подпол старый. И фундамент тоже. Видите, какие кирпичи? При советской власти таких уже не делали.

Анфиса посмотрела. Кирпичи как кирпичи.

Юра осторожно протиснулся вперед, остановился и нагнулся, чуть было не поддав ей джинсовой задницей.

– Вот его свеча, – сказал он, рассматривая что-то на полу. – А вот чем его… усыпили.

И двумя пальцами он поднял с пола прямоугольный кусок толстой тряпки. Анфиса схватила его за плечо.

– Что это такое?

Юра издалека потянул носом и слегка отодвинул вытянутую руку, в которой была тряпка.

– Не надо ее нюхать. Нанюхаетесь, голова будет болеть.

– А что? Что это такое?

– Хлороформ, надежное проверенное средство. Как раз времен Первой мировой войны, по которой вы так скучали.

– Я не скучала по Первой мировой войне! Это вы сказали, что портрет времен Первой мировой, а я, наоборот…

– Чш-ш-ш…

– Что вы шипите? Не шипите на меня!

Он аккуратно свернул тряпку, но запихивать в штаны почему-то не стал, видимо, потому, что там уже был портрет, ошибочно принятый им за фотографию времен Первой мировой войны.

Тут Анфиса вдруг сообразила, что говорит он… всерьез. В смысле, про хлороформ.

– Юра, откуда здесь тряпка с хлороформом?!

– Я вам потом все объясню.

– Нет, сейчас!

– Нет, потом. Тише!..

Они замерли и прислушались.

Половицы скрипнули, как будто по ним кто-то шел, крадучись, осторожно. Анфиса похолодела.

Поделиться с друзьями: