Детектив перед сном

«Хорош граммофон», — подумала Афродита и сказала:

— Я не уверена, месье, что мне это удастся. К тому же я не знаю вас…

— Пардон, мадемуазель! — высокомерно проблеял виконт де Бассакур. — Без ложной скромности заявляю вам, что был в числе наиприближенных многоуважаемой баронессы. Если угодно, я был ее другом…

— О, весьма польщена! — отвечала Афродита.

— Благодарю вас! Смеем ли мы надеяться, что вы принимаете наше приглашение?

Афродита старательно протирала платком очки, пытаясь сообразить, зачем она вдруг понадобилась, но вразумительного объяснения не нашлось.

— Видите ли, я… не из вашего сословия. К тому же мой наряд… — и она повернулась на каблуках.

Но виконт оказался не из пугливых:

— Что вы, мадемуазель! — снисходительно сказал он. — Если затруднения только в этом… Мы же не с луны свалились. И сегодня — это не вчера.

— Вот как! — не скрывала Афродита своего недоверия.

— Можете мне поверить, ведь и мы шагаем в ногу со временем.

— Увы, месье, — покачала головой Афродита, — терпеть не могу строевого шага.

— Напрасно иронизируете, мадемуазель. У вас меньше всего оснований… Ведь мы действуем абсолютно в духе стремлений вашей тетушки, а она всегда возлагала на вас большие надежды, и часто сожалела, что вы так мало контактируете.

— Неужели?!

Виконт торжественно кивнул.

— О да, баронесса была человеком самых возвышенных помыслов. И, не побоюсь этого слова, беспредельной доброты. Незадолго до своего трагического конца она, мадемуазель, намеревалась вас удочерить…

Афродита была искренне ошеломлена столь виртуозным коленцем голубого враля.

— Да, удочерить, — повторил виконт. — Посему, мадемуазель, без всякого сомнения, вы должны принять наше приглашение. Да-да, в качестве почти приемной дочери нашего глубокочтимого президента вы не только имеете право, но даже обязаны, как мне кажется… Это просто ваш долг, наконец. Извините, что я подчеркиваю этот аспект, но мысль о долге…

— Я понимаю, — перебила его Афродита. У нее не было желания слушать сейчас какие бы то ни было разглагольствования. Достаточно того, что она поняла: этот придаток покойницы явно заинтересован в ее присутствии на банкете. Что ж, она доставит ему такое удовольствие, тем более, что это даст возможность разглядеть получше их сборище.

— Ну, если дело обстоит таким образом, — сказала она после некоторого раздумья, — то я бы не хотела, чтобы меня упрекнули в пренебрежении долгом. Я принимаю ваше приглашение, месье.

— О! Вы доставите моим друзьям огромную радость. Прошу вас, моя машина ждет за углом.

Афродита не упустила легчайшей усмешки на тонких сухих губах виконта. Сунула руку в карман и погладила Августа, который устроился, наконец, на справке и теперь, вероятно, мечтал о завалящей мухе.

…У роскошного входа столбом стоял портье, надутый и чванный, как сам отель. Когда Афродита подошла к дверям, он изобразил брезгливое удивление, брови его так поднялись, что Афродита поняла: внутрь она попадет только через труп этого цербера. Но труп не потребовался. Виконт обладал, очевидно, способностью испускать из своей палкообразной особы некие флюиды, которые мгновенно очищали путь от портье, затыкали рты гардеробщикам и так далее.

И вот Афродита вошла в вестибюль, устланный коврами, украшенный бархатом и плюшем.

— Где я, черт побери? — пробормотала она. — В каком веке?

Виконт выдал очередную порцию флюидов. Ни тени иронии. Торжественность. Достоинство. Приглашающий жест руки. И Афродита оказалась в сверкающем зале, где шуршали и жужжали блистательные отпрыски господствующей фауны ископаемых времен.

В первый момент она слегка растерялась и сделала слабую попытку оправить на себе джемпер. Виконт заметил ее жест и презрительно опустил уголки высохшего жабьего рта. Она силилась вспомнить, как вести себя в подобной среде. Реверанс в джинсах? Нелепо. Да, бог мой, обойдутся! И она решила быть такой, как всегда.

Церемония представления прошла, кажется, гладко, несмотря на иронические гримасы, от которых Афродита не могла удержаться. Светское общество нашло в себе силы скрыть свое изумление, а порой отвращение. Мужчины держались с достоинством, а дамы, декольтированные более, чем наполовину, снисходительно не замечали ее весьма странного туалета, одаривали заученно-милыми улыбками. В спешке Афродита плохо запомнила многоступенчатые обозначения всех этих двуногих рудиментов. Только сев, наконец, за стол рядом с де Бассакуром и задумчиво склонив голову, в то время как невидимый хор (скорее всего магнитофонная запись) пел грегорианский хорал, она попыталась навести какой-то порядок в голове насчет рангов, чинов и званий присутствующих. Кто-нибудь другой потерпел бы здесь неудачу, но Афродита была хорошо натренирована по части классификации и систематизации насекомых. Та же методика пригодилась и сейчас. Сидящий слева от нее полковник граф фон Хазенталь, в форме королевских кирасиров, с его вульгарно-важными и вместе с тем фальшивыми жестами очень походил на желтого усатого жука-дровосека. Даму в полосатой робе, с большим бюстом, украшенным лилией, она невольно сравнила с колорадским жуком. Это была герцогиня Изабелла де Мумо — потомок камеристки самой маркизы де Помпадур, которая, как говорят, не раз одалживала свою верную прислужницу разным принцам крови и даже королю, чем герцогиня Изабелла немало гордилась.

Возле нее сидел монсиньор Берлини, сильно походивший, по мнению Афродиты, на капустного червя. Другой соседкой была ящерица с моноклем — Герлинда фон Шнепфенфус, безмерно гордившаяся тем, что живет в богадельне для дворян. Далее располагалась юркая блоха — графиня Эрентраут Мария фон Хазенталь, давшая обет не носить бархат, атлас и прочие дорогие ткани до тех пор, пока в Ганновере не восстановится законная династия. Графиня была ужасно рассержена на пруссаков, разграбивших в 1866 году Ганновер, и только теперешняя коммунистическая угроза сдерживала ее гнев. Сами понимаете, мщение следует пока отложить. На другом конце стола возвышался великан с черной бородищей. Он был, видимо, чем-то сильно взволнован и потому изредка судорожно всхлипывал. Из-за величины и дикого вида Афродита без колебания отнесла его к жукам-оленерогам. Позднее она узнала, что это князь Червенков, бывший третий адъютант наследника русского престола. По сию пору князь со слезами умиления вспоминал, как цесаревич, осердясь, бил его по щекам. Неподалеку нервно ломал пальцы граф Бенвенуто Конде делла Скала, принадлежавший по прямой линии к потомкам веронского диктатора начала Ренессанса. Любившие пожить в свое удовольствие предки наградили графа ранней импотенцией и наследственной эпилепсией. Афродита уподобила графский род жукам-короедам, которые долго и по всем правилам выедают кору, приводя дерево к гнили и запустению…

На этом практикум по энтомологии прервался, ибо Афродита уловила нарастающее крещендо хорала и, кроме того, князь Червенков вдруг перестал всхлипывать. Едва прогремело заключительное «Амен!», как в зале появились ливрейные лакеи, по одному на каждого гостя. Возле Афродиты возник необыкновенно толстый, астматического вида мужчина. Поклонившись, он положил на ее тарелку ломтики лука, полил их винным уксусом и тминным соком, затем снова поклонился, пожелал: «Приятного аппетита, милостивая государыня!» — и исчез. Так свершилось вступление к тризне, которая была чем угодно, но только не скромным поминальным обедом, обещанным виконтом. После водки, поданной в целях сохранения первозданного аромата в особых бочонках, — обстоятельство, вызывавшее жест удивления даже у видавшего виды графа делла Скала, — приступили к паштетам, дополненным болгарским перцем и цветной капустой. Последовавший затем стакан сухого красного вина знаменовал начало главной стадии обеда. На вопрос Афродиты по поводу своеобразия трапезы виконт со сдержанной чванливостью сообщил, что меню составлено по образцу поминальных обедов сербского королевского двора. Потрясающая информация не произвела, однако, впечатления на вопросившую. Затиснув себе в рот солидный кусок только что поданной каракатицы в чесночном соусе, она лишь одобрительно кивнула головой. Но осталось неясным, относилось ли одобрение к вареному моллюску или к музейности меню. Сам виконт едва прикоснулся к каракатице, но тотчас извлек из кармана изящный флакончик с некой ароматной жидкостью и поднес ко рту, чтобы, очевидно, избавиться от не слишком изысканного чесночного духа.

Афродита обнаружила аппетит кочующей саранчи: с неменьшим рвением накинулась она на следующее блюдо — леща в масле, винном уксусе и опять же чесноке, с гарниром из толстых чечевичных оладий и мучных блинов. Ко всему она выпила не меньше семи бокалов сухого вина, а кроме того, стараясь не привлекать излишнего внимания, очистила вазу с фруктами, поданными к десерту. Виконт и богаделка Герлинда фон Шнепфенфус, тоже весьма сдержанная в еде, украдкой перекрестились, наблюдая эту картину. Но что до остальных, то они мало чем уступали молодой француженке и к тому же отнюдь не тревожились, что алкоголь может обесцветить небесную голубизну их крови. Это успокаивающе действовало на Афродиту.

Рты были заняты, поэтому говорили мало. Так, Афродита узнала, что Изабелла де Мумо присягнула новым таблеткам «Фигуретта», призванным реконструировать ее фигуру. Однако, судя по габаритам герцогини, здесь больше подошли бы археологические раскопки. Герлинда фон Шнепфенфус в перерывах между своими скромными дегустациями слушала нравоучения монсиньора Барлини насчет того, что современные вкусы требуют от женщины полноты, умеренного распутства и разумного непослушания.

Безусловно, подобная позиция монсиньора объяснялась не иначе как кознями сатаны, с которым святой отец тесно общался в силу своей профессии. Похожий на растолстевшего черного таракана барон Филипп де Чинфуего да Миердадиос, адъютант последнего коронованного испанского Бурбона, сетовал на утрату дворянством чувства достоинства и сословной гордости. Как иначе можно объяснить, что недавно некая герцогиня возглавила банду крестьян, требовавших ликвидации американской базы близ Кадиса. Граф делла Скала разделял его озабоченность и говорил о наступивших плохих временах, настолько плохих, что ему пришлось недавно продать один из семи своих замков.