Детектив перед сном

— Да… да, конечно!

Беллингэм был совершенно уверен в том, что так оно и будет.

Стыд и раскаяние — такие чувства были незнакомы Беллингэму в делах, за которые он получал деньги. К своей работе он относился добросовестно и выполнял ее безупречно. В смерти человека в феске он был уверен точно так же, как в смерти некоего Вареску два года тому назад или некоего Шиллинга месяцев за шесть до поездки в Анкару. Все дело в том, чтобы воспринимать факты на уровне их истинного значения. Тогда понимаешь, что кровь — это просто химический раствор, а человеческая жизнь — всего лишь биологический феномен, прекращающийся одновременно с биением сердца, и поэтому насильственная смерть становится простой и неизбежной, как, скажем, прополка сорняков в саду. Если кто-либо является помехой для осуществления каких-то грандиозных замыслов — государственных или частных, — тогда становится вполне логичной необходимость ликвидировать эту помеху. У Беллингэма никогда не возникало сомнений в этом, как не возникало сомнений и в целесообразности удаления сорняков в своем собственном саду в Мальверне. Он относился к своей профессии, как к обычной работе, отличавшейся разве только тем, что в своем деле он не имел права допускать ни малейшей промашки. Он обязан был выполнять свою работу с ювелирной точностью, поскольку любая ошибка стала бы роковой для него самого. В случае неудачи он мог рассчитывать только на себя и ни на кого больше. Все, на кого он работал, сразу отвернутся и постараются поскорее от него избавиться — ведь не должно возникнуть ни малейшего подозрения, что они связаны с тем заданием, которое он для них выполнял. В этом, и только в этом, заключались все неудобства.

Беллингэм улыбнулся при мысли о том, что даже после его смерти Эдит не узнает об истинных источниках доходов. Она так и будет считать, что он зарабатывал на жизнь адвокатской практикой…

Он смотрел в окно на проносящиеся мимо пейзажи Южной Англии.

«Вот — опять зазвучала эта кантата! — подумал он. — Их так много, что сразу и не сообразишь, которая же это…»

Дверь в купе растворилась, бесшумно скользнув в пазах. На этот раз одиночество Беллингэма нарушил высокий, красивый мужчина лет тридцати пяти. В глазах его сверкали живые искорки истинного жителя Сохо — лондонского района, легкое пальто было небрежно переброшено через руку, элегантный твидовый костюм плотно облегал сухую мускулистую фигуру. Словом, молодой человек вполне мог служить манекеном для витрины магазина готового платья.

— Хэлло! — энергично приветствовал он Беллингэма. — Первоклассное общество в купе третьего класса — я бы так это назвал! — он небрежно швырнул пальто на багажную сетку. — Не возражаете?

— Нисколько, — ответил Беллингэм.

— Хотя вагон для некурящих, зато есть где ноги вытянуть! — заметил молодой человек, усаживаясь рядом с Беллингэмом. — А это уже кое-чего да стоит!

Беллингэм вежливо улыбнулся.

— Конечно, — продолжал шикарный малый, — я бы мог и здесь покурить. — Он достал «Крэйвен-Эй». — Вы ведь не возражаете, верно?

— Нисколько.

— Может быть, вы тоже закурите? — спросил молодой человек, протягивая пачку.

— Нет, благодарю вас.

— Меня зовут Деври, Арнольд Деври.

— Очень приятно, — пробормотал Беллингэм.

— Далеко едете?

— До Мальверна.

— Прекрасное место! Я выхожу немного дальше. В Киддерминстере. Но я не очень люблю ездить в поездах — чересчур утомительно, знаете ли.

— В самом деле?

— Конечно! Вот самолет — это другое дело! Вы не находите?

— Меня мутит от одной мысли о полете на аэроплане.

— О, это чисто психологическое, уверен!

— Возможно, — сказал Беллингэм.

— Точно! — энергично принялся убеждать его Деври. — Стоит только попробовать пару раз, и вы увидите, что все как рукой снимет.

Беллингэм отвел глаза в сторону:

— Честно говоря, я вообще никогда не ездил дальше Саутгэмптона.

— И сейчас оттуда?

Беллингэм кивнул.

— Дела? — поинтересовался Деври.

— После небольшой паузы Беллингэм снова кивнул: — Да.

— Я сам тоже, можно сказать, еду по делу, — сообщил Деври. — Не очень приятному, правда. Вступаю во владение имением своей тетки в Киддерминстере. Не знаю, как справлюсь со всем этим. Я ведь абсолютный профан в такого рода делах: юристы, адвокаты, канцелярская волокита…

— Зачем вы говорите мне все это? — без тени неудовольствия спросил Беллингэм.

— Да так, просто ради разговора, — ответил Деври, нисколько не смутившись. — Отвлекает, знаете, от дорожной скуки.

Он слегка пожал плечами и усмехнулся.

Дверь снова отворилась.

— Билеты, пожалуйста! — произнес контролер.

Оба протянули билеты для проверки.

— Курить здесь не разрешается! — строго заметил железнодорожник.

— О, извините! — воскликнул Деври. — Я и не заметил, что вагон для некурящих!

И он швырнул окурок прямо на пол купе.

Беллингэм взял у кондуктора проколотый билет и с минуту глядел на Деври.

«Какой назойливый тип», — подумал он, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

Сон пришел быстро и был полон сновидений; кантата Баха продолжала звучать. Обрывки событий последних сорока восьми часов причудливо переплетались с воспоминаниями более чем тридцатилетней давности…

…Он снова видел себя за роскошно накрытым обеденным столом и сидящего напротив китайца Чу, игравшего роль любезного хозяина. Чу только что показал ему богато инкрустированную коробочку из черного лака с девятью отрезанными человеческими пальцами в ней. Этим он хотел продемонстрировать, что терпение его имеет пределы и может иссякнуть, если Беллингэм будет и впредь упорствовать в отказе написать письмо с просьбой о выкупе…

Обед продолжался в спокойной и непринужденной обстановке. Когда подали суп, Чу достал из плечевой кобуры пистолет «люгер» и положил на стол перед собой.

— Что бы вы сказали, — спросил он, приветливо улыбаясь, — если бы я сообщил вам, что собираюсь застрелить вас сразу после коньяка и сигар?

Беллингэм взял со стола перечницу, чтобы поперчить суп. При этом он украдкой отковырнул ногтем большого пальца пробку в донышке и, ставя перечницу на место, незаметно высыпал ее содержимое себе в руку. Затем пожал плечами, раскрыл ладонь и, вздохнув, сдул кучку едкого темно-серого порошка прямо в глаза китайцу. Тот завизжал от нестерпимой боли и вскочил со стула. Беллингэм спокойно поднял пистолет и в упор выстрелил.

Впоследствии он не переставал удивляться тому ошеломляющему впечатлению, которое произвела на телохранителей Чу неожиданная гибель их главаря. Она парализовала их настолько, что они и пальцем не пошевелили и беспрепятственно выпустили Беллингэма из дома…

Он сделал соответствующие выводы из этого эпизода и воспользовался полученным опытом некоторое время спустя, в Египте, где выполнял одно щекотливое поручение. Поручение носило частный характер, но его провал мог ввергнуть весь Средний Восток в экономический и политический хаос. Некий весьма влиятельный деятель всячески противился сотрудничеству с людьми, на которых работал Беллингэм. Его позиция была воинственной и бескомпромиссной.

Беллингэм припомнил эффект, который произвела смерть Чу на его головорезов: их энергия и решительность перестали существовать вместе со смертью предводителя.

Однажды утром человек, возглавлявший оппозицию, был найден мертвым в своем доме неподалеку от Каира; кто-то ночью прострелил ему череп. Почти сразу вслед за этим были заключены все необходимые договоры и соглашения. Люди, которых представлял Беллингэм, были, конечно, очень довольны и не задавали лишних вопросов…

Целесообразность и находчивость — эти два слова все время звучали в его мозгу под аккомпанемент торжественных аккордов кантаты Баха…

Внезапно он проснулся.

Деври читал утреннюю «Дейли Мэйл» и, когда Беллингэм открыл глаза, приветливо осведомился:

— Хорошо спали?

Беллингэм, зажмурившись от яркого солнца, молча кивнул. День прояснился, зеленые холмы и луга за окном выглядели ярко и празднично.

— Где мы? — спросил Беллингэм.

— Только что проехали Четенхэм. Вы его проспали. Я взял вашу газету — не возражаете, надеюсь?

— Конечно, нет, — ответил Беллингэм.

Наморщив брови и глядя в газету, Деври спросил: