Детективы из 4 «А». Шерлок Крутиков и похищенные галактики

Я увидел краем глаза, как Вовка пробегает мимо, и схватил его за рукав пиджака.

– Стой, Печенькин, – говорю, – пусть Кирилл глупостями занимается, а нам надо Марь Палну спасать.

– От тебя? – засмеялся Вовка. – Это же ты у нас чемпион по метанию блинчиков в вазы.

– Ты слушай, – отвечаю. – Сегодня не День учителя и не Восьмое марта. Цветов в вазе не стояло. А вода была.

Лидка понюхала чью-то тетрадку:

– Тиной не пахнет, значит, водичка-то свежая.

Она ворот у блузки поправила и палец вверх подняла, как учёный:

– Значит, Марь Пална приготовила воду для цветов, которые ей должны принести. А теперь их ставить некуда. Если только в банку-непроливашку.

Вовка заулыбался:

– Да и плевать! Сегодня Андрюха, – а Андрюха – это я, – мой герой! Вы знаете, какое я сочинение написал? Никакое. Забыл я про него, весь вечер хомяка учил через обруч прыгать. А теперь тетрадок нет, значит, двойка отменяется.

Лида волосы рукой расчесала, да так неудачно, что только запутала:

– Ты хомяка прыгать через обруч учил? И что он тебе на это сказал?

– Что разговаривать не хочет, – огрызнулся Вовка. – То есть он промолчал. Может, он обиделся на меня. Но он разговаривает, я ночью слышал, как он стихи читал про природу!

Вот тут мы и про вазу забыли, и про то, что нам покажут где раки зимуют. Давно обещают, а всё не показали. Хотя у нас хорошо получается вести себя плохо.

В общем, весь класс теперь только и думал, что о Вовке, которому хомяк про природу рассказывает.

– Может, он за тебя и сочинения писать начнёт по ночам? – Кирилл теребил коленку.

– Может, и начнёт, – рассердился Вовка. – А что? Он любит по компьютерному столу ходить. Может, он облучился и стал хомяком с суперспособностями. Только вот с обручем у него пока не получается.

– Раз он такой способный, пусть теперь за всех сочинения пишет, – предложил кто-то.

Я даже не сразу понял кто. Ещё закричал, что это отличная идея.

И вдруг до меня дошло, что это был голос Марь Палны.

Обернулся, смотрю на неё. А она – на меня. И на вазу. Потом опять на меня и на вазу. Красивая такая стоит, в белой блузке, как будто на праздник собралась. А мне вот не до праздника – страшно, и всё тут.

– Марь Па-пална, – я заикаться стал. Но вы не переживайте, сейчас уже всё прошло. – Вы не подумайте, мы не верим в хомяков говорящих. Вовке эта ерунда приснилась просто.

Марь Пална погрустнела, сумочку на спинку стула повесила и ответила:

– Зато я скоро начну в говорящих хомяков верить. Что ж это такое? Столько учеников в классе, ваза разбита, а никто не может найти преступника? Вот в это я точно не верю!

Я подумал, что не такое это уж и преступление, но мои уши стали горячими. Значит, покраснели. Пора признаваться.

– Не надо никого искать, – говорю, – это я оладушком её разрубил. Случайно.

Пока я признавался, все уселись за парты и сидели молча.

– Больше никто ничего сказать не хочет? – Марь Пална упёрла руки в боки.

Сердится, значит.

Антон крикнул:

– Никто ничего сказать не хочет, кроме Вовкиного кота?

И все рассмеялись, кроме нас с учительницей и Лиды.

Марь Пална ругать никого не стала и показывать, где раки зимуют, она закрыла лицо руками и выбежала из класса.

Мы с Юркой бросились за ней. Сначала врезались друг в друга, пока к двери неслись, а потом чуть на хвост псу Бандиту не наступили. Разлёгся тут!

Но Марь Палну мы догнали быстро. Учительница хотела в столовой укрыться, наверное, чтобы мы не видели, как она плачет. А я не дал. Встал в дверях, руки в стороны расставил!

– Не пущу я вас туда. Хоть к директору меня ведите, – говорю. – Вы же знаете, что там творится!

Марь Пална слёзы руками вытерла и шёпотом спросила:

– И что же?

Ничего себе! Так наша классная ничего не знает? Странно. Она же с нами блинчики ела. Или учителям только тёплые дают?

Я ткнул пальцем в Юрку:

– Вот! Он не даст соврать! Это я вашу вазу – бац – и вдребберебе. Оладушком.

– Вдребезги, – уточнил Юрка.

– Вот именно! Но виноват не я! А повара! Они оладушки не греют.

Я огляделся. С некоторых столов ещё убрать не успели. На них стояли тарелочки с оладьями. Я кинулся к тарелкам и давай ощупывать «праздничный» завтрак. Марь Пална, наверное, подумала, что я енот какой и всё к себе решил утащить. Она подошла, взяла меня за руку:

– Андрей, ты не заболел? – Мне стало приятно, что учительница так разволновалась за меня. – Почему у тебя руки такие холодные?

– По сравнению с оладушками они горяченные, как лава в вулкане, – отвечаю.

Марь Пална взяла оладушек в руку. Тут её глаза увеличились, как у героя какого-нибудь японского мультика. Потом она постучала оладушком об стол:

– И сегодня это ели все? – Учительница чуть не плакала.

Юрка постучал оладушком по столу и заявил:

– Не все ели. А только те, кому тёплые достались. Остальные ушли. А лично мне стало интересно, что задумал повар. Может, у него сестра зубным врачом работает, вот он и хочет нам зубы испортить. Я хотел Андрюхе сказать об этом, но не успел. Сами знаете, что было дальше: ледяной оладушек был брошен в вазу. Нам стыдно.

Тут вышла повар в белом, как лист в моём альбоме для рисования, колпаке. А знаете, почему у меня листы в альбоме белые? Пока я придумываю, что бы такого накалякать, раздаётся звонок. Потом за меня папа дома рисует… В общем, повар вышла и стала молча собирать блинчики на поднос. А сама на нас косится, будто ждёт чего-то. Я думал, она сейчас скажет: «Прости, Андрей, что я тебя чуть без зубов не оставила! Вот тебе торт и чая много!»

А она сказала:

– Марь Пална, а вы знаете, что ваши сегодня конфетное побоище перед завтраком устроили?

Какой глупый вопрос! Конечно, Марь Пална знает – она же сама нас успокаивала.

Но Марь Пална не успела ответить, она только рот открыла, а повариха ехидно продолжила:

– И у нас, между прочим, теперь трещина вполовину окна. Кто заплатит?

Юрка не выдержал:

– А кто разбил, пускай тот и платит. Мы ни при чём. У нас самые лёгкие конфеты были. Это у кого-то из третьего класса «Гулливеры» и «Сникерсы» нашлись. Я потом их с пола собрал.

Ой, думаю, зачем Юрка это сделал? Конфеты, которые он поднял, – это же улика. Докажи теперь, что это не твоё. Сейчас на него всё свалят. А у Юрки тридцать рублей карманных денег – на окно точно не хватит.