Дети августа

Правда, он видел, что в своих опасениях не одинок. Все были как на иголках, даже сильнее, чем перед штурмом санатория. Кто-то молился, кто-то материл весь свет. Кто-то собирался выпить, но получил от Пустырника обещание выставить их на всеобщий позор и оставить в лагере, если хоть у кого-то запах перегара будет ощущаться.

В очередной раз Сашка поразился, как этот лысый черт хитер. Не только среди заринцев, но и между жителями Прокопы с Киселевкой гуляли разные мнения: одни рвались в бой, чтоб отомстить за своих, другие размышляли, что обидно будет получить пулю в лоб, штурмуя «чужой» город. Мол, мертвых не вернешь, кровь за кровь уже пролили: так не лучше ли уйти, как планировали с самого начала, чем помогать тем, кто им ни сватом, ни братом не приходился? Заринцы на такие разговоры ворчали еще больше, и Сашка видел, что вбить клин между союзниками сейчас проще простого. Да он и сам вобьется, если ничего не предпринимать.

— Заринцы нас за холопов держали. Наказать хотели. А мы им — помогать? — выразил мнение немалой части мстителей Лев Зенков.

— Ты рос без братьев, Лёва, где тебе это понять, — ответил ему Пустырник. — Между собой можно драться хоть до последних зубов, но когда приходит чужак — все друг за друга горой. К тому же мы и за свою шкуру идем в бой.

Для себя парень нашел просто ответ на этот вопрос. Если не остановить СЧП и «сахалинцев» здесь, говорил он, то нигде от их моторизированной орды покоя не будет. Это не Бергштейн и даже не Богданов. Это огромная силища, которая уже подмяла под себя десятки городов, которой служат десятки тысяч людей, у которой сотни машин. Куда от них прятаться? Разве что в далекие горы или к Тихому океану бежать. А вдруг у них самолеты есть, как в свое время у Мазаева, которые с воздуха могут разведывать?

Взрослые слушали его, усмехаясь, но, кто знает, вдруг хоть один из пяти после этого поменял мнение?

Они ехали в грузовиках — обычных, без пулеметов. С ними ехало и несколько самосвалов, которые пригнали с заринского угольного разреза.

Говорили, что врагов там всего человек двадцать. И что в нужный момент «агент» внутри Замка испортит рацию, чтоб те на помощь не позвали. Это, хорошо, конечно…

Мокрые от дождя каменные стены казались несокрушимыми.

Наконец, машина остановилась. Философская мысль пришла совсем не вовремя в голову: «Сколько же парней моего возраста, одетых в самую разную форму, начиная от звериных шкур, так же точно нервничали перед боем?»

И не важно, что бой не первый, а уже второй.

— Вперед, бойцы! — услышал Александр голос Семена Плахова, который уже вжился в роль командира. — Перед нами поедут самосвалы. Держитесь за ними, укрывайтесь от пуль. Стреляйте по окнам. Подойдете ближе — кидайте гранаты.

У Сашки никаких гранат не было. Гранаты были у тех, кто поопытнее.

Спрыгнув на мягкую землю, Данилов перехватил поудобнее винтовку. Его ружье у него забрали, сказав, что нужно нечто, из чего можно поразить целью на более дальней дистанции. Но автомат ему так и не дали. «Калаши» были только у самых опытных бойцов. Вместо этого дали винтовку, похожую на те, с которыми ходили в атаку герои фильмов про Отечественную Войну.

Окна трехэтажного особняка были абсолютно темны. Во всем городе «саботажники» порезали провода. Ничего критичного, после победы легко починят. Самой электростанции ничего не сделали.

Самосвалы подняли свои кузова. Грузовики развернулись так, чтобы широкие поднятые платформы были повернуты к Замку. Они не закрывали всей цепи идущих на штурм бойцов, но должны были мешать обороняющимся стрелять. В теории. Вроде бы эту идею предложил дед Федор.

Как раз в этот момент по металлу одной из них ударила первая пуля.

Заметили!

В Замке в одном из окон мелькнул свет. Фонарь? Выстрел?

В ту же секунду загрохотали пулеметы — сзади, из тыла. То ли с грузовиков, то ли уже с земли. Били по Замку, как понял Саша: видно было, как летит на землю каменная крошка. Сам он сделал всего два выстрела по окну, где ему почудилось движение: авось попадет. Больше же старался держаться за платформами. Тем более пули клацали по ним все чаще. Как и тогда, перед «Полухинским», бойцы согнулись, сжались, но продолжали идти вперед. Силуэты грузовиков прикрывали их лишь частично, но пока никто не был ранен. Последние пятьдесят метров огонь со стороны Замка был самым интенсивным.

— Брось эту саблю, возьми нормальный нож, — кто-то бросил ему, пробегая мимо.

— Возьму, когда добуду, — пробормотал Данилов, когда человек уже отбежал в сторону, подстраиваясь под движение медленно идущего грузовика.

Справа и слева почти одновременно кто-то заорал и упал. Еще один упал без вскрика, лицом вниз.

Соседний грузовик вдруг начал сбавлять скорость, пока вовсе не остановился.

— Колеса изрешетили! — услышал Данилов чей-то крик.

Место в линии было некем занять, но идущие слева и справа машины постарались дыру затянуть, чтоб дать людям прикрытие.

В этот момент Данилов заметил «броневик», как они звали недавно раздобытый БРДМ. Одетая в сталь машина ехала со скоростью не больше тридцати километров в час слева от них. Ствол ее пулемета ходил ходуном — видимо, она стреляла по окнам, прерывая стрельбу лишь для смены боекомплекта. Парень не мог знать, скольких врагов скосил ее огонь, но настроение штурмующих она подняла здорово.

До стены оставалось всего метров пятьдесят. Еще немного, и будут добрасывать гранаты.

Земля под ногами вдруг стала казаться вязкой, время будто замедлилось. Они бежали бегом, но Сашке казалось, что еле идут через топкое болото.

А вот и стена здания. Данилов прижался щекой к шершавому камню, стараясь не думать о том, что самый сложный этап впереди.

Рядом стальная дверь была распахнута настежь и болталась на одной петле. А за ней был ад. Там стреляли и орали, там рвались гранаты и пахло едким дымом.

— Пошли! Наши уже внутри! — заорал кто-то у него над ухом. И, зажав покрепче винтовку, будто это могло ему помочь, Данилов-младший шагнул внутрь.

«Они хотели похоронить нас, но забыли, что мы — семена», — вдруг вспомнил он ни к селу, ни к городу.

Прямо за дверью была широкая мраморная лестница, а в коридоре на втором этаже, прямо над его головой шел бой. Там стреляли из нескольких автоматов.

Он вспомнил о тех, кого больше нет с ним. И в этот момент страх исчез, сменившись не яростью берсеркера, а холодным расчетом действий.

Старшего над палачами по прозвищу Фотограф кто-то выкинул из окна второго этажа с веревкой на шее. Но так как с длиной веревки не рассчитали, то он сначала упал лицом вниз на асфальт, и только потом его подтянули и вздернули. Он болтался, а люди, проходя, тянули его к земле за сапоги. При каждом встряхивании многочисленные значки, украшавшие его форму, позвякивали. Но вряд ли кто-то будет плакать о том, кто сам любил разбивать людям суставы молотком и кто снимал сцены пыток и казней на камеру телефона. Сам смартфон в пылу сражения упал на пол и был растоптан — последний, собранный неизвестным умельцем из разных деталей.

Пустырник долго ругался, а потом веревку все же срезал.

Подручных Фотографа — тех, кого не убили при штурме — уже на скорую руку расстреляли у той же стены, где те исполняли «приговоры». Надо было идти дальше, и некогда было с ними цацкаться. Такова логика жестокого приказа «пленных не брать».

Когда все этажи уже были зачищены, из подвала выволокли троих людей Белоярова — из тех, кого набрали в милицию уже после прихода захватчиков. Они почти не сопротивлялись и с трудом держались на ногах. От них разило винными парами.