Дети Доброты

Шаман проигнорировал и Джека.

– Я сумею вернуть в посёлок мир и благополучие, – всё тем же мягким, обволакивающим голосом продолжил он. – Вам ведь уже сейчас стало спокойнее. Правда?

– Да!

– Правда!

– Верни нам свою мудрость, Шаман!

Серому показалось, что догнавшая их троица не опускается на колени лишь потому, что стесняется присутствия чужаков.

– Джек? – спросил Кирилл. Наверное, подумал так же.

Джек мотнул головой – кажется, с недоумением:

– Нет. Ничего не слышу.

– Ты напрасно подозреваешь меня в том, чего я не делаю, – скорбно сказал Шаман Кириллу. – Люди привыкли ко мне, любят меня. Им становится спокойнее от одного лишь моего присутствия. Но ты отнял у них даже эту малость! Люди напуганы, растеряны, из-за паники творят безумства. И ты ещё говоришь, что не причинял нам зла?!

Лицо Кирилла хранило каменное выражение, но Серый понял, что он колеблется. И есть от чего. Если в посёлке, враз лишившемся обоих управляющих, уже сейчас такое творится, так оно чем дальше, тем хуже будет. Того гляди, вовсе друг друга перебьют. А отец, получается, крайний – Шамана-то он увёл. И что теперь делать, спрашивается?

– Собаки без хозяев тоже воют, – бросил Джек.

Отец вопросительно посмотрел на него.

– Да жил в Ногинске дядька один, – объяснил Джек, – а у того – псина. Брехливая, бестолковая, но преданная – страсть. Так вот, когда тот дядька помер, она жрать перестала, и даже воду пить. Круглые сутки лежала да выла, а потом подохла. Не смогла без хозяина.

– Собака – животное, – сказал отец. – Животными движут инстинкты. А перед нами люди.

– Да какие они люди? Ты глянь на них – кабы могли, уже бы пятки своему уродцу лизали.

– Как ты смеешь?! – взвился Георгий.

– Оставь его, Георгий, – мягко проговорил Шаман. – В душе у этого человека – тьма. Ему неведома Доброта. Не дано понять, сколь велика моя любовь к вам и ваше уважение ко мне.

– Ну-ну, – сказал Джек. Уселся на перила, выдернул зубами из портсигара сигарету.

– Пусть они тебя отпустят, – угрюмо пробухтел Георгий.

Шаман понурил голову:

– Увы. Я стар и немощен. Они умеют сражаться, а мы с вами никогда не держали в руках оружия. Победить их нам не удастся. Всё, на что можем уповать – милосердие их командира. – Шаман повернулся к отцу. Проникновенно заговорил: – Я плохо знаю тебя, но чувствую, что в душе ты не злой человек. Тебе приходится принимать жестокие решения вопреки велению сердца. Ты ведь не хочешь меня удерживать! Тебе жаль людей, которые, оставшись без пригляда, сходят с ума. Тебе стыдно за то, что ты натворил… Прошу – послушай голос своей души, а не разума. Поступи не как надменный воин, но как добрый человек и мудрый правитель.

Серый поймал себя на том, что уже и сам готов поддержать Шамана. Ну, для чего он им сдался, в конце-то концов – несчастный кривоногий карлик? Сюда без него дошли, а уж обратно и подавно дойдут. А тем, в посёлке, небось, и в самом деле лихо – того гляди разбредутся по всему югу, будто стадо без пастуха. Они-то ни в чём не виноваты!

– А ты молодец, – глядя на Шамана, задумчиво обронил Кирилл. – Даже я твоими сказками заслушался, хотя по вашей с Ангелиной воле собственными руками Олеську заколол. А уж для неокрепшего мозга твои песни – должно быть, вовсе ракетный удар.

«О чём это он? – обалдело подумал Серый. – Какой ещё удар, что он несёт?»

А отец продолжил – уже другим, «командирским», тоном:

– Ладно. В целом, картина ясна. Твои люди остались без разума – что ж, мы вернём им разум. Это действительно будет справедливо.

Георгий встрепенулся. Шаман колыхнул капюшоном. Серый увидел, как в глазах у Ариадны и Виссариона вспыхнула надежда.

– Серый, Мрак, – скомандовал отец. – Выходите.

Серый с Мраком переглянулись и, перемахнув остатки заборчика, отгораживающего палисадник, синхронно выпрыгнули на дорогу. Серый с удовольствием полюбовался на то, как догнавшая их троица шарахнулась от неожиданности.

– В общем, так, – сказал отец. – Оставлять посёлок безнадзорным – действительно не дело. Но о возращении туда Шамана речи быть не может. Люди, его молитвами, уже обезумели, а дальше будет только хуже… Поэтому в посёлок вернётся Джек.

– Что-о?! – ахнул Георгий.

Ариадна взвизгнула:

– Нет!

А Джек, кажется, не удивился. Спокойно кивнул:

– Могу, чё. – Подмигнул Георгию: – И то сказать – чем я не Шаман? Колпак надвину, песни выучу – эх, заживём! Помирать не надо будет.

Георгий остолбенел молчал. А отец закончил:

– С Джеком пойдут Серый и Эри. А вы отдадите нам лошадей – это поможет мне, Шаману и Мраку быстрее добраться до дома. Через четыре, максимум – пять месяцев, сюда придёт наш передовой отряд. Надеюсь, за это время мозги у людей встанут на место. Обещаю, что Шамана мы не убьём. И это будет гарантией того, что вы не тронете Джека и ребят. Они помогут вам навести порядок, а после нашего возвращения уйдут. Обещаю.

Ответом было гробовое молчание – слов не нашлось ни у кого.

Джек затянулся в последний раз, выдохнул дым и прицельным щелчком отправил окурок в кусты. Посмотрел на небо. Сказал, ни к кому не обращаясь:

– Светает, однако… Вот вам первый голос разума: лошадей привяжите, да топайте приют себе искать. Один хрен сегодня никуда не поедете, а в этот дом мы вас не пустим. Не люблю, когда меня во сне задушить пытаются.

***

Задавать отцу вопросы в присутствии Шамана и чужаков Серый не решился, с крыльца разошлись молча. Мрак и подавно ни слова не обронил – хотя Серый понял, что обалдел от распоряжения отца не меньше него. Дабы сохранить лицо, все дружно сделали вид, что всё идёт, как задумано. И лишь убедившись, что Георгий, Ариадна и Виссарион обосновались в доме неподалёку с явным намерением не высовываться до вечера, а утомлённый ночным переходом Шаман затих в дальней комнате, Серый решился заговорить.

– Пап. Ты нам ничего сказать не хочещь?

Эри и Мрак замерли, Джек невозмутимо продолжил разматывать бинты на боку.

– Хочу, – кивнул отец. – Сейчас Джеку повязку поменяю, отойдём туда, где ушей лишних нет, и поговорим.

Через полчаса отряд вышел в пристроенный к дому двор – помещение без окон, хозяева когда-то держали здесь скотину.

Темнота сменилась полусветом – сквозь щели в прохудившейся крыше пробивались тонкие лучи солнца. В ярких, узких полосах плясали пылинки. У дальней стены помещения стояла узкая лавка, на неё и присели.

– Итак, – сказал отец. – Ситуация следующая – Жека, поправь, если ошибаюсь. За тридцать лет люди Шамана подсели на присутствие его и Ангелины мощнее, чем Дикие на наркоту. И теперь, без Шамана, у них началась ломка. Разум, привыкший к тотальному контролю – то есть, к тому, что его постоянно поглаживают, поддерживают и направляют, – вдруг утратил опору. Наружу вырываются доселе подавляемые эмоции и желания. Необъяснимая тревога переходит в агрессию. Растерянность сменяется вспышками бунтарства, а вспышки – страхом ответственности, неумением отвечать за свои поступки. Вскипает и выходит на поверхность всё то, что Шаман нежно и с любовью подавлял в людях тридцать лет. Зависть, злость, желание самоутвердиться… У нас так дуреют подростки в период пубертата – но рядом с нашими детьми всегда есть взрослые люди, готовые помочь.