Дети капитана Гранина

Караван остался на рейде, а буксир вошел в порт. Вышло, что его встречает весь малочисленный гарнизон, даже с оркестром из трех баянов саперной роты рота очищала порт, городок и железную дорогу от мин. Под музыку разгрузились, высадили пассажиров, и буксир занялся обычной работой. Он маячил между гаванью и рейдом, перевозя людей и помогая неповоротливым транспортам подойти к причалам. Алеша вглядывался в каждого пассажира с "Волголеса", но бородатого капитана не нашел, словно его выдумал тот белесый солдатик. Транспорты разгружались ночью - без музыки, при свете своих прожекторов. Алеша понял: разгружают секретно, чтобы не видели пушек в оптику с чужих островов или с материка.

"Майна!", "Вира!" - звучало во тьме.

Корабельные краны опускали на причал огромные пушки, это для защиты с моря, против чужих кораблей. Так начиналась будущая крепость в сотнях миль от родины. Ее сразу тут прозвали: Гибралтар Балтики! Алеша почувствовал себя участником важного дела. Он тоже покрикивал у трапов, как заправский матрос: "Помалу, помалу... шевелись!"

И вот всё разгрузили. Буксир вытянул судно за судном на рейд. Караван ушел на восток. Порт стал таким пустынным, что "КП-12" выглядел внушительно даже рядом с тральцами.

Тральщики работали круглые сутки. Подсекали тралами мины, подрывали их. Вдоль побережья всплывала оглушенная рыба. Алеша скидывал сапоги, морскую робу, справленную ему Шустровым, и бросался ведром выгребать салаку и окуней для камбуза.

Тральщики очистили воды Гангута от мин. Пришли крупные корабли, даже эсминцы, только "Сильного" среди них не было. В бухтах восточного берега устраивались подводные лодки и торпедные катера. Привезли для штаба катер "Ямб" с такой начищенной медной трубой, что Шустров поддразнивал Алешу: "Пошлю тебя, юнга, драить этот самовар". А из Таллинна своим ходом добрался морской водовоз с удивительным названием: "Водолей". Он ходил из бухты в бухту с запасом пресной воды.

"КП-12", переименованный в "ПХ-1" - "Порт Ханко No 1 ", доставлял на острова по фарватерам, даже лоцману не известным, пушки, мясо, хлеб, почту, цемент, пограничные столбы, всякую кладь. Стоило ему подойти к островку или к узкому перешейку, где проходила граница базы с Финляндией, матросы или солдаты кричали: "Наш кормилец идет!" Так и прозвали буксир "Кормильцем".

Команда "Кормильца" основала портовый флот. Нашла и сняла с мели брошенные финнами суда. Поставила их на ровный киль, подлатала, покрасила. Назначила матросов - когда пришлют людей с Большой земли! Даже капитанов выдвинула добродушный толстяк перешел на более солидный "ПХ-2", а Шустров стал капитаном "ПХ-1".

Шустров вводил у себя строгий порядок. Он выкинул за борт ситцевые занавески, пристроенные в капитанской каюте женой толстяка еще в Кронштадте, и заменил их приличными зелеными шторками. Вытравляя "ситцевый дух", он внушал Алеше, что всякая служба в военной базе - боевая служба, а военного флага судно не имеет по недоразумению.

"Кормилец" и верно нес службу боевую, даже секретную: всех пограничников и наблюдателей высаживал на посты в шхерах только ночью. Ox, как тянуло Алешу уйти за ними на островок! Но стоило ему замешкаться, Шустров сердился:

– Море не любит зевак, юнга. Революционный моряк знает порядок. Позор отстать от своего корабля!

Любил Шустров словечки времен своей революционной юности. И Алеша любил читать и слушать все про "Аврору", революционную Балтику и ее матросов. Потому, наверно, ему так нравился Василий Иванович.

Шустров учил Алешу стоять на руле, грести, плавать и, уж конечно, знать назубок флажный семафор. А когда буксир подходил к незнакомому острову, Алеша прыгал за борт, на скользкие камни, бежал, черпая сапогами воду, к берегу, ловил бросательный конец и помогал "Кормильцу" ошвартоваться. Месяцы такой жизни превратили его в ловкого и сильного юношу, знающего, что такое штормовая вахта, ночь без сна или внезапный выход в море. Плечи расправились, раздались - впору грузчику такие плечи. Каштановые вихры вызолотило солнце. Руки стали мускулистые, ссадины и мозоли, заработанные на веслах, зарубцевались. Заправский матрос, не зря Шустров сулил ему к семнадцати годам штатную должность.

Сулить посулил, а все боялся: уйдет с буксира Алеша. Стоило случайному командиру заговорить с юнгой, Шустров как конь на дыбки - отнимают названого сына!..

Летом Шустрову приказали доставить ночью легкую батарею из дивизиона Гранина на дикий островок против Утиного мыса - так назвали южное острие Гангута, где под гранитным утесом вечно сшибались волны двух заливов, Финского и Ботнического. Мористее на крутой скале стоял чужой маяк, глазастый, со стереотрубами, радиостанцией и слухачами. Пушки надо за ночь выгрузить, поставить "в секрет" и замаскировать.

С погашенными огнями, лавируя среди рифов, буксир малым ходом прошел к островку с тыла. А с фронта выскочили два пограничных "МО" - малые охотники. Да так взревели авиационными моторами - звуковая завеса, хоть из пушек пали!

С тыла вплотную к островку не подойдешь - камни. Нужен пушкам плот. Но где его взять, разве что домик, покинутый рыбаками, разобрать?.. Алеша мигом сообразил раздеться, проплыть оставшиеся метры и передать артиллеристам, чтоб ладили плот.

Пока домик разбирали, вязали плот и переправляли пушки, Алеша успел узнать, что островок полон змей, жизнь на нем робинзонова, а капитан Гранин напротив, на Утином мысу.

Там Алеша недавно побывал, но дальше дощечки с надписью "Не ходить! Стреляю без предупреждения!" не проник. Думал, чудеса в лесу - нажмешь кнопку, из-под земли пушки выскочат. А дощечку, оказывается, Гранин повесил, пугая пришлых охотников, чтоб не портили ему утиной охоты.

Словом, подружился Алеша с островитянами. Их лейтенант сказал ему на прощание:

– Давай, юнга, к нам, мы тут с тобой и змей разгоним, и комендором станешь!

– Он моряцкий сын, - отрезал Шустров.
– На море ему и жить. Я его на рулевого выучу.

Но разве удержишь юнгу, если он после каждого схода на берег с захлебом рассказывает то про белесого солдатика, встреченного на вокзале, то про Богданыча - признал матрос юнгу, рассказал, как диверсанта на пляже поймали: голышом вылез и пробирался к тайнику с одеждой... А уж после ночи у дикого островка, когда пограничные "МО" пошумели и умчались в бухты Густавсверна, где скалы скрывают их от всех ветров и посторонних глаз, житья Шустрову не стало: когда же буксир пойдет туда?..

Не знал Алеша, что и Шустров ищет случая побывать на Густавсверне. Расспрашивая других, Шустров убедился, что отца Алеши высаживал не буксир, а катер "МО". Только какой из катеров? Когда высадке помешал плотный огонь и возникла заминка, мичман прыгнул в ледяное сало, подставил свою спину под трап, чтобы товарищи сошли на берег сухими, а сам упал, погиб от пули. Такой случай наверняка занесен в вахтенный журнал катера, и Шустров надеялся найти катер, попав на Густавсверн.

Вскоре к Утиному мысу забрел чужой буксир с двумя баржами и будто случайно застопорил ход на траверзе дикого островка с секретной батареей. Расчет верный: с островка должны были бы обстрелять или окликнуть. А островок молчал, предупредительный огонь открыли с Утиного. Чужой буксир бросил баржи и сбежал. Шустрову приказали оттащить эти баржи для досмотра к Густавсверну. Так Алеша попал в бухту Пограничную.

Пока пограничники досматривали задержанный груз, Шустров сошел на берег и пропал. Алеше тоже разрешили пройтись по деревянным мосткам, где стояли красавцы "МО", окрашенные шаровой краской. На носу каждого белели огромные цифры.