Дети Лавкрафта

– Теперь послушайте-ка, все вы, – заговорила мать. – Это Маккаева земля. Мы работали на ней, и мы будем продолжать работать на ней. – Она сжала ладонь Бена и крепко прижала к себе, полуобняв Элис с Салли. Салли неожиданно ответила на болезненное объятие, будто вцепляясь в свою семью, соскальзывавшую с лица мира сего.

– Нас с этой земли не сдвинуть, – повторила мать, уткнувшись в волосы Элис, словно то была правда.

Краем глаза Салли виделось ожидавшее их будущее: малютка Аластер умрет от пыльной пневмонии к концу года, землю отберут за просрочку платежей, ее мать наполовину сойдет с ума от горя, потеряв еще одну родную душу на земле, которая уже не годилась даже для могил. Они двинутся отсюда, это точно, как и должны бы двинуться, когда единственным иным выходом становится – ложись и помирай.

Салли чувствовала это будущее, и оно ужасало ее еще больше, чем увиденное в Доме Дуборта. Но она не сказала ничего. Вместо этого потянулась, взяла Бена за руку, словно бы так и по правде могло бы получиться, словно бы им по правде такое по силам.

Склонив голову, Салли произнесла ложь, какую от нее ждали:

– Мы продержимся, Ма, – поддержала она мать. – Вот увидишь.

Стесненная пустота Джемма Файлс

Из тьмы вышло и во тьму же опять ушло.

Э. Ф. Бенсон

Отмеченная премиями писательница в жанре ужасов, Джемма Файлс к тому же еще кинокритик, учительница и сценарист. Наверное, больше всего она известна своей серией книг о Таинственном Западе: A Book of Tongues («Книга языков»), A Rope of Thorns («Вервие из терниев») и A Tree of Bones («Древо мощей»). Помимо этого, ею выпущены в свет две книги рассказов: Kissing Carrion («Целоваться с мертвечиной») и The Worm in Every Heart («Червь в каждом сердце»), а также два поэтических сборника.

Ее книга We Will All Go Down Together: Stories About the Five-Family Coven («Мы все сойдем вместе. Рассказы о семейном шабаше пятерых») была издана в 2014 году. Совсем недавно вышел роман Experimental Film («Экспериментальный фильм»).

Зовут меня Джиневра Кохран, и пять лет назад я примерно года полтора как впряглась в лямку самозанятого уничтожителя насекомых, беспорядочно истребляя паразитов по заявкам одной частной подрядчицы, которая мотала меня с места на место, всякий раз избегая давать об этом отчет в своем гроссбухе. Работа в основе своей говенная (порой в буквальном смысле, всякий раз – в фигуральном), и я ничуть не преувеличиваю, говоря, что взялась за нее за неимением ничего получше.

Вы, поди, думаете: «Спорим, она точно на дури сидит, или пьянь, или то и другое разом». Что ж, угадали. Краткая версия и без того короткой истории, безо всяких досужих толкований такова: автокатастрофа, гибель лучшего друга, тяп-ляп излечение, болеутоляющие со спиртным плюс побочные эффекты от них, усеченное образование, проступки от мелких нарушений до приговора по особо тяжкому преступлению, повлекшему за собой довольно краткое заключение, облом кредита и штамп бывшей заключенной на моем резюме. Под конец это привело к событиям, о каких я поведу речь, чтобы наконец-то вырваться из этой общей провальной спирали, за что, оглядываясь назад, мне следовало бы быть признательной.

Моя последняя кормилица, Цилля, заявляла когда-то, что в конечном счете люди находят работу, для какой больше всего пригодны, как будто устройство на работу – что-то вроде процесса моральной перегонки или перековки, где приходится горбатиться, чтоб не облажаться. Цилля верила, что позволить себе работать только ради денег, обменивать время на наличность для того, чтобы уходить с концом смены и проводить остаток выходных в думах о чем-то, не имеющем отношения к утру понедельника, это все равно, что обманывать себя на уровне какого-то космоса: мол, наплевательское отношение к работе – это оскорбление вселенной, а значит, и нечего удивляться, когда карма, уязвленная такого рода намеренной порочностью, в ответ куснет тебя за задницу.

Работу морильщицы я получила через женщину, с какой в тюрьме повстречалась, буду называть ее Леонора. Занималась она средним образованием для взрослых и позже призналась, что по результатам наших контрольных прикидывала, кого из нас, отбывавших краткие сроки, стоило бы привлечь к ее маленькому побочному дельцу. Однажды она поведала мне, что у меня самые высокие оценки из всех проходивших через ее руки, только я более чем уверена: то была педагогическая завиральная хрень. Про борьбу с паразитами не скажешь, что это поприще сплошь гениев: такому любой болван научиться может, – и я в буквальном смысле имею это в виду, учитывая, до чего ж непроходимо тупы оказывались все, с кем мне доводилось паразитов морить. Я говорю о людях, никогда не читавших ничего длиннее надписи на обороте коробки с кашей быстрого приготовления или не способных подсчитать, в какую сумму выливаются пятнадцать процентов на чай, о людях, считавших, что мусульманин – это непременно нарушитель законов, о людях, называвших своих домашних животных «детками в шубках». С такими неплохо при случае сходить куда-нибудь выпить, когда одиночество делается совсем уж невыносимым, но только и всего.

Что до меня лично, то мне всегда тяжко было не думать о всякой всячине, даже когда я чертовски хорошо понимала: лучше бы мне мозги-то и не ломать.

Сон, видения в нем могут стать типа наркоты, особенно если ничего лучшего нельзя себе позволить. Всю мою жизнь, стоило выползти чему-то по-настоящему гадкому, чувствовала я этот неодолимый позыв улечься и раскрыть себя, предаться чему угодно, что заявиться ни вздумало б: просто выключить свет, закрыть глаза и дать собственному подсознанию взбурлить изнутри, пока оно в ответ не надавит на меня, даруя образы вялые, тяжелые, безответственные – безвинные перед лицом собственных моих предпочтений или отсутствия таковых.

«Пусть все это омоет меня, – такой бывала моя последняя мысль перед погружением, – пусть я утону, как камень в реке. И лежать буду нетронуто до самого утра, пока опять не встану».

Примерно в то же время, когда происходили события, о каких идет рассказ, стали сниться мне сны, казалось, бесконечной связанности, они приходили в одну ночь лишь с тем, чтобы перейти в следующую, проникая порой в видения тогда, когда я пробовала соснуть накоротке или подремать. Каждый новый эпизод в этом сплошном сериале образов, казалось, возникал откуда-то еще, полностью извне самой меня. Я просыпалась: все мои чувства ощущения себя как личности были смяты и отдавали болью, я усердно спрашивала себя, пережила или нет я на самом деле хоть что-то из того, что готова была полностью принять в себе как свершенное.

Хотя содержание моих снов разнилось широко, всегда в нем было, как нахожу я некую дверь там, где никакой двери не было, открываю ее и вхожу в нее. Раз она была в углу моей спальни, за обоями в стене пряталась. Я ее потому только и заметила, что узор по краям обоев был сбит – совсем чуточку, сбой в рисунке. В другой раз я встала с кровати, пошла в ванную и услышала, как что-то скрипнуло подо мной… когда же глянула вниз, то заметила, как блеснули петли, и сообразила, что кто-то без моего ведома люк в полу прорезал и оставил в ожидании, когда я в него залечу. А однажды дверь сама по себе явилась внутри моего коридорного гардероба: я отодвинула в сторону пальто на вешалках, потянувшись за чем-то поглубже, подождала, потом разглядела, что тень между ними была скрытным проходом, настежь распахнутым в самую глубь мрака.

Двери, двери – повсюду. Борьба с собой прежде, чем поползти дальше за порог: и назад не можешь вернуться, и вперед идти боишься. После чего я пробуждалась из темноты в темноту и лежала в постели, покрываясь потом, до того сильно давя ладонью на бухающее сердце, что больно становилось.

Борьба с паразитами – предприятие каждодневное, в лучшем случае: можно остановить нашествие, только всегда будут оставаться уцелевшие, попрячутся в стены. Все догадываются (и правильно), что насекомые там, но на самом деле по-настоящему никто не чешется, коль скоро этих тварей не видно. А уж когда их увидишь воочию, тут-то и понимаешь, что дождался заражения паразитами.

Сходным образом, тип места, куда тебя посылают морить насекомых, обычно определяется тем, готова ты или нет работать среди крыс – в противоположность твоей готовности (или нет) работать с жучками. Я лично нахожу крыс в тысячу раз отвратительнее насекомых, главным образом потому, что они куда более непредсказуемы. Не сказалось ли то, что как-то я наткнулась на гнездо, полное новорожденных крысят, такие все розовенькие, попискивают, глазки слепые видны сквозь полупрозрачные веки… как было не сказаться, если нашла я их в тот самый момент, когда стайка взрослых крыс-самцов устроила себе пир, пожирая, по всему судя, собственных своих детенышей, пока их мамаши отправились рыться в отбросах, добывая ужин. После этого я целиком перешла на насекомых. По-моему, применительно к конкретным условиям так большинство из нас поступает: почти ни для кого из когда-либо встреченных мною убивать всяких жучков не проблема.