Дети мира

— Ненадолго нам хватит этого… — в раздумье промолвила Бика, рассматривая содержимое шкатулки.

— А что же делать? — спросила девочка.

— Может быть, продать инструменты отца? — обернулась к ней мать. — Если бы у меня был сын, я, конечно, все оставила бы для него.

Култум испуганно посмотрела на мать. Ей не понравились эти слова. Она робко попросила:

— Не будем, мама, продавать инструменты. Это же память об отце!

*

С тех пор прошло около двух лет. Учебники для четвертого класса в сумке Култум сменились учебниками для шестого.

В школе урок рисования. Култум у доски. Учитель дал задание нарисовать кубачинский узор. А наверно, всем в Кубачах известно, что у гравировщиков есть три основных рисунка: «мархарай», что значит «заросли», — сложное сплетение цветов и листьев; продолговатый, без цветов букет — «тутта» и «тымпа» — центр всякого украшения, вроде печатки.

Что же выберет Култум? Конечно, «тутта», это проще. Нарисует прямой стебель, а от него завьет кудряшки веточек с маленькими листочками, и все.

Но чем дольше смотрели ребята на доску, тем больше удивлялись: Култум легко и свободно рисовала самый сложный рисунок — «мархарай». И только учитель знал, что она с удивительной точностью воспроизвела прекрасный узор знаменитого кубачинского мастера Уста-Тубчи [20] прославившего в прошлом веке аул на всю Европу.

20

Уста — мастер, учитель.

— Да! — многозначительно сказал учитель. — Садись, Култум. Спасибо.

После занятий к Култум подошел ее сосед Манаф:

— Я принес тебе то, что ты просила.

— Спасибо.

Култум вынула из кармана блокнот и быстро перерисовала в него узор с крышки портсигара, который принес ей Манаф.

— Не пойму, зачем это тебе? — пожал плечами Манаф. — Сколько узоров ты перерисовала!

— Учусь, — улыбнулась Култум.

Култум давно уже интересуют узоры мастеров. Она теперь уже может отличить работу одного мастера от работы другого. А ведь времени на рисование у нее остается не так-то уж много. Мама ее постоянно болеет, и девочке приходится не только учиться, но и прибирать в доме, и готовить, и даже доить корову.

Култум изменилась после смерти отца. И раньше-то не была она болтлива, а теперь совсем редко можно было услышать от нее слово. Но прежде Култум боялась темноты и редко оставалась одна — то сидит возле отца в его мастерской, то помогает матери по хозяйству, а сейчас, сделав все по дому, шла в комнату для гостей. Там и спала. Сначала мать беспокоилась, однажды даже заглянула в замочную скважину, но ничего особенного не увидела: Култум приготовила уроки, а потом легла в постель и потушила свет.

Но вот начались совсем удивительные события. Шкатулка покойного Бахмуда оказалась… волшебной. Если в понедельник Бика брала из шкатулки последние серьги и отдавала их в артель, то через неделю в той же шкатулке появлялись либо новые серьги, либо кольцо. Бика никому не проронила об этом ни полслова, боясь, как бы дэвы не перестали помогать семье. А что тут замешаны добрые духи, Бика не сомневалась.

«Волшебная» шкатулка очень и очень поддерживала мать с дочерью. Весною мать и дочь смогли даже отремонтировать саклю.

Перед майским праздником правление комбината объявило конкурс на лучшую гравировку. Объявили: вещи, за которые будут присуждены премии, удостаиваются большой чести — их выставят в аульском музее. Култум попросила Манафа, отец которого был председателем Художественного совета комбината, узнать об этом конкурсе как можно подробнее.

— А зачем тебе? — удивился мальчик.

— Нужно! — упрямо мотнула головой Култум.

— А если отец меня спросит: зачем?

— Как ты не понимаешь: это нужно для нашей школьной газеты. Так и скажи.

Манаф выполнил просьбу девочки. И в газете появилась заметка о конкурсе.

И снова полетели дни за днями.

Однажды утром Култум вышла из дому раньше обычного и по дороге в школу заглянула в саклю мастера Хабиба, потомка прославленного мастера Уста-Тубчи.

Девочка почтительно приветствовала старого златокузнеца, потом протянула ему серебряный браслет с красивым узором.

— Я нашла это в шкатулке отца, — сказала она. — Можно подать на конкурс?

Уста-Хабиб внимательно осмотрел драгоценную вещь, потом испытующе глянул на Култум и сказал:

— Это работа не Уста-Бахмуда, девочка.

— Разве? — спросила девочка и покраснела. — Может, сделано недостаточно хорошо, грубо? И узор не красив?

Старик мастер покачал головой:

— Рука мастера уверенно держала резец, дочка. А отца твоего я знал хорошо. У него на правой руке не хватало двух пальцев, в войну потерял, и его работу я могу узнать среди тысячи других.

Уста-Хабиб бросил на девочку взгляд поверх очков и заметил, что Култум огорчена и взволнована. Она смущенно перебирала пальцами край воротника на платье.

— Но здесь видна рука отличного мастера, и ты можешь оставить браслет, — сказал Уста-Хабиб.

Девочка зарделась от удовольствия.

— До свиданья! Я побегу, а то опоздаю в школу.

А Уста-Хабиб еще долго сидел, разглядывая браслет, принесенный девочкой, и говорил сам с собой:

— Как ровны и тонки линии! Цветы будто живые, они говорят со мной. Обязательно надо показать мастерам… — И он крикнул жене: — Я не буду завтракать — тороплюсь в комбинат!

Браслет он взял с собой.

*

Среди отмеченных на конкурсе изделий оказался и серебряный браслет. Его поместили в музее и написали табличку: «Мастер неизвестен».

…Как-то за полночь во дворе у Хабиба собрались аксакалы. Вдруг раздался топот копыт. На разгоряченном коне без седла прискакал из ночного Манаф. Он быстро спрыгнул на землю и, задыхаясь, выпалил:

— На могиле шейха опять горит свет!

— Ради этого ты загнал коня? — сердито сказал отец Манафа, Юсуп.

— Мы думали, вам будет интересно узнать, — стал оправдываться мальчик. — Ребята видели, как туда забежал какой-то страшный зверь.

— Надо бы войти в усыпальницу шейха и посмотреть, что там творится, — нерешительно сказал Уста-Хабиб.

Лица стариков были озабоченны.

— Да, пора положить конец этим слухам о могиле шейха. Я не первый раз слышу, что там будто бы горит свет. Может, пойдем, добрые люди? — спросил Уста-Юсуп.

— Зачем мешать духу святого? — как бы про себя пробормотал старый мастер Уста-Али.