Дети ночи
Шрифт:
Голова старика медленно повернулась, как у куклы с часовым механизмом. Он смотрел немигающим взглядом.
– Расскажите, – прошелестел он.
Кейт ощутила прилив надежды. Она сделала над собой усилие, чтобы голос ее звучал с профессиональным хладнокровием, словно стремилась заверить древнего старца: «У меня есть что предложить за наши жизни. За жизни всех нас».
И она рассказала ему о вирусе Д, о работах Чандры, о надежде применить ретровирус для лечения СПИД и рака и, наконец, об успешной попытке использования заменителя человеческого гемоглобина в случае с Джошуа.
– …И он действует, – сказала она в заключение. – Он обеспечивает организм необходимыми строительными материалами для наделения ретровируса иммуновосста-новительными качествами при отсутствии потребности в цельной человеческой
Он медленно моргнул и снова посмотрел на нее. В его глазах была усталость.
– «Соматоген». Теперь моргнула Кейт.
– Что?
– «Соматоген», – повторил старик, слегка пошевелившись, чтобы устроиться поудобнее. – Это биотехнологическая фирма в вашем Боулдере, в Колорадо. Вам должно быть известно о ней.
– Да, – ответила Кейт слабым голосом.
– Нет-нет, эта фирма не входит в число моих корпораций. У меня даже нет контрольного пакета ее акций. Но я… мы… наиболее прогрессивные члены Семьи… следили за их исследованиями, имеющими отношение к проблеме искусственного гемоглобина. Вероятно, вам известно и о корпорации Ди-Эн-Экс, а также о фармацевтическом союзе. Они уже объявили о своих успехах в этой области, хоть и несколько преждевременно… но «Соматоген» сделает доклад на Десятой ежегодной конференции по медицинским наукам в Сан-Франциско в январе будущего года.
Кейт молча смотрела на старика. Тот поднял седую бровь.
– Неужели вы думаете, что Семья могла оставить без внимания подобные исследования? Неужели вы полагаете, что мы все живем в Восточной Европе и содержим детские приюты для наших нужд? – Последовавший за словами дребезжащий, скрежещущий звук мог означать и кашель, и смешок. – Нет, доктор Нойман, мне известно о вашем чудесном методе лечения. Я испытал все опытные образцы и их воздействие… в соответствии с модой. Чаще всего я убеждался в возможности их коммерческого использования. – Он улыбнулся. – Знаете ли вы, доктор Нойман, что объем рынка безопасных переливаний только в США составляет два миллиарда долларов в год… и это даже сейчас, когда эпидемия СПИД находится еще на ранней стадии? – Он кашлянул и снова улыбнулся. – Нет, доктор Нойман, дело не в пристрастии к крови, от которого трудно избавиться…
Кейт откинулась на грубом стуле. Она не чувствовала своего тела.
– В чем же тогда?
Старик поднял палец с длинным желтым ногтем.
– В пристрастии к власти, доктор Нойман. В пристрастии к вседозволенности. К насилию без последствий. От этого в вашей дорожной сумке тоже найдется лекарство?
Кейт смотрела на него, но не видела, она осознавала происходящее будто сквозь туман. Наступило продолжительное молчание. «Если я встану и побегу, то смогу, пожалуй, добраться до двери. Если я выскочу из комнаты, на площадке, возможно, никого не окажется. Если я выскочу из дома…» В это мгновение вся Румыния показалась ей огромным черным продолжением той беспросветной дыры, где ей пришлось провести последние шесть или семь часов. Колодец, стены которого слишком круты, чтобы по ним подняться; колодец, где объединились полиция, армия, таможня, ВВС, чтобы в соответствии с полученными приказами найти и убить ее. За территорией Румынии она видела длинную черную руку стриго-ев, бескостную, как щупальце, но не имеющую пределов досягаемости, заканчивающуюся не ногтями, а бритвен-но-острыми когтями. «Если даже каким-либо чудесным образом мне удастся бежать вместе с Джошуа, много ли времени пройдет до того момента, когда я проснусь однажды ночью и обнаружу у себя в комнате незнакомца в черном… в комнате моего ребенка? Сколько людей они пошлют за мной? Это никогда не закончится. Никогда».
– А что… – Кейт замолчала
и прокашлялась. – Что будет с отцом О’Рурком и со мной?Не открывая глаз, старик еле слышно произнес:
– Завтра ночью вас доставят в священное место. Там соберется Семья. Там будет юный Влад. В положенное время вас со священником посадят на колья из золота.
Затем дядя нового Князя… дядя Раду… наш новый Вождь во всех делах… вскроет вашу бедренную артерию.
В ушах Кейт раздался звон, перед глазами поплыли черные пятна.
– Первым делом вы накормите своего ребенка, – прошептал старик. – А потом вы накормите Семью.
Несколько минут казалось, что человек на кровати вообще не дышит, но затем послышались мучительные скрежещущие звуки. Он заснул. Кейт не шелохнулась, пока не открылась дверь. Раду Фортуна жестом позвал в комнату стригоя по имени Ион. Ей снова связали руки впереди и сразу же отвели в дыру в основании башни с часами.
О’Рурка не было. В ту ночь она больше его не увидела. Какую бы церемонию ни проводили стригои той ночью в Сигишоаре, она прошла без Кейт.
На следующее утро, когда темнота еще не рассеялась, за ней пришли.
Глава 35
Кейт никогда не чувствовала себя уютно в темноте. Ребенком, лет до десяти, она спала при включенном ночнике; даже уже став взрослой, она предпочитала оставлять какой-нибудь светильник в ванной или в коридоре, чтобы хоть немного рассеять мрак.
Должно быть, даже двадцативаттные лампочки у нее над головой были выключены. В ту ночь через щели в люке не проникал ни единый лучик. Но, несмотря на темноту, Кейт чувствовала присутствие наверху одного из стригоев. Она не слышала, но ощущала его. Это не слишком успокаивало.
Казалось, миновали многие часы и солнце уже должно было взойти, но темнота, вонь и царапающие звуки оставались неизменными. Иногда Кейт казалось, что время вообще остановилось, что прошло лишь несколько минут после ее возвращения в яму. А в некоторые моменты она была уверена, что наступил и закончился следующий день, и Джошуа уже принят в клан кровопийц.
«Нет, сначала он напьется моей крови. Я там буду».
Вздремнуть Кейт удалось лишь разок, но она проснулась, когда по ее юбке и голой ноге скользнула крыса. Она не закричала, а только содрогнулась от омерзения и отшвырнула тварь через весь подвал. Та пискнула, ударившись о стену.
Кейт понимала, что, с какой стороны ни посмотреть, эти часы можно считать самыми унылыми в ее жизни. До нее дошло, что у них с О’Рурком не осталось ни малейшей надежды на побег, а у стригоев слишком длинные руки, и зло их могущественно. Этого было достаточно, чтобы ввергнуть ее в бездонную пропасть безнадежности и отчаяния.
Но нет.
В те черные часы, проведенные в яме, Кейт обнаружила, что все внешние характеристики ее личности: уважаемый ученый, доктор, почтенный исследователь, жена, любовница, мать словно в одночасье исчезли. То, кем она стала теперь, не имело ничего общего с бывшей Кейт Нойман, но все же это была не та женщина, которая сдается без сопротивления. Она не собиралась отдавать ни человека, которого любила – осознание того, что она любит Майка О’Рурка, было как свет, становящийся все ярче в темноте, – ни ребенка, которого она поклялась защищать. Не важно, что власть стригоев почти безгранична. Не имеет значения, что, после того как старик отказался от ее «чудесного излечения», у нее не осталось секретного оружия. У нее по-прежнему не было никакого плана, но она обязательно что-нибудь придумает. А если все-таки не придумает, то будет бороться бездумно, веря, что один лишь факт борьбы сможет что-либо изменить.
Так что пусть стригои делают свое грязное дело. Плевать на них.
Когда по прошествии целой вечности открыли люк, чтобы вытащить ее из ямы, она улыбалась.
В яме Кейт не плакала, но от дневного света – хотя на улице было слякотно и пасмурно – глазам стало больно и они заслезились. Вытереть слезы она не могла, поскольку руки оставались до сих пор связанными пластиковой лентой, правда после разговора со стариком их связали спереди и не так туго, чтобы не нарушить кровообращение.