Дети новолуния [роман]

«Потому что ничего не будет».

«Почему?»

«Ты смешной».

«А ты — дура».

«Ну пусть. Вот поеду в Москву. Стану диктором на телевизоре. Вспомнишь тогда».

«Не вспомню!»

Он снял очки, протёр глаза и откинулся на подголовник. Вспомнил… как стащил выкидной нож, который отец прятал за верстаком, сделанный на заказ для тёмных нужд, как возле стоков в промзоне встретился с Камой, косоруким, мордастым татарином, державшим в страхе всю школу, но шестерившим перед блатными. Вспомнил удивление Каменского: гляди-ка, пришёл. А его ж бить звали — за то, что денег не дал, смотрел косо. Кама такого не прощал. Надо было землёй накормить на глазах у дружков своих, а главное тех, которые с ним дружили. Он хорошо это помнил. И когда тот кинулся его учить, сдуру нажал кнопку в кармане, и лезвие вонзилось ему в ногу. Он так заорал, что Кама оторопел и замер перед ним истуканом. И тогда, разрезая карман, он выдернул окровавленный нож из ноги и всадил его Каме в пиджак.

Даже не задел. Только пиджак испортил, синий. А Каменский, увидев кровь, побелел и осел на землю, думал — хана. Но отвязался навсегда. За него отец ремнём поработал, чуть не убил. А шрам на ноге до сих пор белый, в сантиметре от бедренной артерии… Эх, увидеть бы этого Каму сейчас. Озолотил бы его, честное слово.

Он почувствовал себя слабым. Память — малокровный орган. Захотелось позвонить Даше немедленно. Но вместо этого он положил ладонь на плечо охране:

— Ну-ка, останови возле той группы, — и указал на кричащую толпу с транспарантами вдали.

— Не имею права, господин президент, — перепугался начальник охраны. — Права не имею.

— Я кому сказал? Водитель, остановите!

— ФСО же, господин президент, Николай Николаевич. Инструкция. Невозможно!

— Подотритесь своей инструкцией! Кто тут главный — я или ФСО? Сию секунду повернуть к той группе, приказываю!

Взмокший водитель вывернул руль влево, пересекая встречные полосы. Начальник охраны что-то быстро говорил в микрофон, закрывая его рукой. Президентский лимузин вырвался из колонны в направлении толпы демонстрантов, которые враз смолкли. В ряду кавалькады началась паника. Идущие впереди машины стали резко тормозить, тогда как задние ещё неслись на прежней скорости. В «мерседесах» сопровождения, как по команде, опускались стёкла.

Он поправил галстук, надел очки.

— Передай, чтобы никто не приближался. И вертолёт — к чертовой матери отсюда!

— Это невозможно. Господин президент, так не делают. Ваша охрана…

— Я тебя уволю! Делай что сказано!

— От толпы всего можно ожидать. Там ваши враги.

— Я тебе дам враги! Делать что сказано! Выполнять!

Сильно накренившись, вертолёт с полукруга унёсся прочь. Разделённые километровыми дистанциями машины бесконечных служб, приближаясь, сбрасывали ход и неуверенно подтягивались к месту внезапной задержки кортежа. Автомобили с охраной замерли там, где им было указано; сидящим в них вооружённым головорезам оставалось лишь наблюдать, как лимузин президента подруливает к притихшей толпе.

Вот он остановился. Толпа как будто поджалась, как настороженное животное, не постигающее сути возможной угрозы. В глухо затонированных стёклах отражались лица, то и дело окутываемые паром от дыхания на морозном воздухе. Всё, казалось, застыло и стихло. Потом дверца открылась, и он вышел из машины.

Дул ровный, пронизывающий ноябрьский ветер, ворошил волосы. Он не стал надевать пальто. Только шарф, наброшенный на пиджак.

Какое-то время ничего не происходило. Люди молча смотрели на него. Он, щурясь от ветра, скользил взглядом по их фигурам, окоченевшим носам, по двум-трём плакатам на палках, написанным гуашью и призывавшим к отставке президента и смене режима. Толпа была небольшая, человек сорок, в основном люди среднего и пожилого возраста, но были в ней и молодые женщины. Все замёрзли.

Будто чем-то брызнуло в глаза. По скулам прокатили желваки. Он подтянул шарф и подошёл к людям, внешне спокойный и простой. Растянул губы в приветливую улыбку профессионального дипломата.

— Здравствуйте, здравствуйте, друзья. Холод-то сегодня какой, не приведи господи. Я прям задубел, только вылез. А вы-то как? Вон, я гляжу, девушка, совсем легко одета. Не простудитесь?

Девушка, к которой он обратился, в запотевших круглых очках и пуховике, открыла рот и, не сказав ни слова, повалилась в обморок.

По его знаку из микроавтобуса выскочила пара врачей. Вместе они склонились над девушкой. Он упёрся коленом в грязный асфальт, что не осталось незамеченным. Все сразу заволновались. Нашатырь привёл её в чувство, но она пока не понимала, что случилось.

— Ну вот, — сказал он. — Что с вами? Нервы? Ну-ка, ребята, давайте-ка эту девушку в автобус к нам. И всю необходимую помощь.

Девушку увели. Он поднялся на ноги, отряхивая намокшее колено. Лицо опять осветилось доброжелательной улыбкой.

— Так, друзья мои, что тут у вас? Гм… — Ткнул пальцем в плакат. — «Антинародную власть — к ответу». Так. А тут что? «Жирным котам — жирную пайку на нарах». Очень хорошо. А, вот ещё: «Президент, поделись награбленным» Ну ладно. А если конкретно, что вас действительно волнует?

— А вы почитайте, — выступил долговязый дед в лыжной шапке с лицом, искажённым классовой ненавистью. — Тут всё написано. Вон, едете, точно баре. А мы тут — холопы вам, что ли? Не пора ли уже… того?

Возможно, он хотел сказать: «Вы надоели нам до рвоты!» — но не решился или не успел. Его поддержало несколько неуверенных голосов, заговоривших одновременно:

— Развалили страну!

— Спасения от вас нету!

— Почему пенсия не поспевает за ценами?

— В правительстве — воры одни!

— Молоко уже сорок восемь рублей литр!

— Как жить?

— Яхты покупают! Дворцы! А нам и жрать нечего!

— У вас часы почём?

Они бы его задушили по-тихому, если б могли.

Тогда он поднял руку, и гомон сразу осел.

— Стоп, — сказал он спокойно и тихо. — Стоп. Давайте всё по порядку. Ведь холодно на улице. Я, например, замёрз.

— И мы замёрзли, — пискнула женщина в вязаной шапке.

— Вот именно. Поэтому… — он обвёл глазами собравшихся — простых, обычных людей, одетых, не в пример ему, просто и бедно, — поэтому вот вы, — он посмотрел на мужчину в очках с обмотанной изолентой дужкой, — зачем сюда пришли? Какая у вас беда?

Все повернулись к этому мужчине. Тот вытаращил глаза, дёрнулся было из толпы, но не смог вырваться и, вытянув шею, простуженным голосом признался:

— Мы, да вот много нас тут, мы дольщики. Вот он, она. Сергей вот тоже. Мы дольщики. Обманутые. У нас уже сто человек умерло, пока ждём.

— Где это?

— А тут, — он махнул перчаткой, — на Молодогвардейцах. Живём кто где. Уже третий год. А там — голые стены. И котлован. Деньги-то наши — ку-ку — последние. Как же так, Николай Николаевич?